[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11]
Святитель Феодосий, архиепископ Черниговский, родился в начале 30-х годов XVII в. в Подольском крае. Происходил из древнего дворянского рода Полоницких-Углицких. Родителями его были иерей Никита и Мария. Имя, данное святителю Феодосию при Крещении, осталось неизвестным.
Благочестие родителей способствовало духовному развитию и добрым склонностям мальчика: с детства он прилежал молитве и отличался кротким характером.
Юношей он вступил в духовное училище, так называемую Киево-Братскую коллегию, при Киевском Богоявленском монастыре. Конец 40-х годов XVII века был временем расцвета коллегии.
Киево-Братская Коллегия являлась в то время главным центром борьбы Православия против напора и нападок католического духовенства — иезуитов и униатов.
В годы обучения окончательно определилось призвание святого к иноческому подвигу. Свободное от занятий время он отдавал молитве, чтению Священного Писания и богомыслию.
После получения образования будущий святитель принял постриг в Киево-Печерской Лавре и был назван Феодосием в честь преподобного Феодосия Печерского (память 3 мая).
В 1664 году его назначили настоятелем знаменитого Киево-Выдубицкого монастыря. Эта обитель незадолго до того находилась в руках униатов, приведших ее в полное разорение. Святой Феодосий с усердием принялся за дело, и, благодаря своей энергии и трудолюбию, быстро восстановил иноческую жизнь в Выдубицком монастыре. Заботясь о церковном благолепии, он организовал прекрасный хор, который славился не только в Малороссии, но и в Москве, куда святой Феодосий посылал своих певчих в 1685 году.
В те годы святому Феодосию пришлось пережить тяжкое испытание: вместе с другими игуменами он был обвинен Мефодием, епископом Мстиславским и Оршанским, в измене русскому правительству и мнимой переписке с изменниками. 20 сентября 1668 года он был вызван давать объяснения по этому делу. Однако 17 ноября того же года клевета была обнаружена, и святой Феодосий вместе с другими был оправдан.
Когда епископ Лазарь был назначен местоблюстителем Киевской митрополии, он назначил святого Феодосия своим наместником в Киеве, а сам оставался в Чернигове. В этом звании святой Феодосий принимал деятельное участие во многих церковных событиях.
В 1688 году святой Феодосий был назначен архимандритом Черниговского Елецкого монастыря на место скончавшегося архимандрита Иоанникия (Голятовского). Там ему пришлось много потрудиться над благоустройством обители, также приведенной в разорение иезуитами и доминиканцами.
Он участвовал в составлении Соборного ответа Московскому Патриарху Иоакиму по поводу отношения Киевской митрополии к Флорентийскому Собору и поднятого на нем вопроса о времени пресуществления Святых Даров.
В 1692 году 11 сентября святой Феодосий был торжественно хиротонисан в Успенском Московском соборе Кремля в сан архиепископа Черниговского.
Управляя Черниговской епархией, святитель Феодосий особенно заботился о духовном просвещении своей паствы. Он поддерживал старые и создавал новые иноческие обители, среди них: Печеникский женский монастырь, где он сам освящал храм. В 1694 году им был основан Любецкий скит, в том же году святитель освятил храм в Домницком мужском монастыре, а в 1695 году — величественный храм в честь Пресвятой Богородицы, построенный на вершине Болдинской горы, близ Ильинского монастыря.
Святитель Феодосий поддерживал существование в Чернигове типографии, выпустившей многие печатные издания Богослужебных книг.
При святителе Феодосии в Черниговской Епархии замечается особый подъем и усиление иночества. Большое внимание святитель уделял духовенству и был строго разборчив в выборе кандидатов.
Отличительными чертами личности святителя Феодосия были — снисходительность, миролюбие, строгая справедливость, глубокое сострадание ко всем, обращавшимся к нему за помощью и советом, не только православным, но и людям других исповеданий.
В 1696 году 5 февраля святитель Феодосий скончался и был погребен в Черниговском Борисоглебском соборе, за правым клиросом, в устроенном для того склепе.
Святитель Иоанн Максимович построил над его гробом кирпичный свод с хвалебной надписью в стихах, в благодарность за чудесное избавление по молитвам святителя Феодосия от тяжкой болезни.
Прославление святителя Феодосия совершилось 9 (22) сентября 1896 года.
Сия мученица почитается в нашем простом народе заступницею от вреда огненного.
Она жила в Сицилии при безбожном гонителе христиан Декии и происходила от знатных родителей, воспитавших ее в истинном благочестии. Наступило гонение Декия. Св. Агафия стала готовиться к мученической кончине. Правитель области Квинтиан, увлеченный красотою юной христианки, решил отвлечь ее от христианской веры и с этой целью поместил ее в дом одной язычницы-вдовы, проводившей беспутную жизнь. Однако жизнь в языческом доме, среди веселья и роскоши не расположила к себе св. Агафию. Не помогли также и увещевания языческой вдовы. Видя это, правитель задумал прибегнуть к более решительным мерам. Он стал допрашивать Агафию, почему она не кланяется идолам. Святая ответствовала:
— Ваши идолы не боги, а бесчувственные чурбаны, и сами вы рабы этих чурбанов.
Раздраженный Квинтиан подверг св. Агафию жестоким мучениям и затем заключил в темницу. Видя, однако, ее непреклонность, он велел рвать клещами ее грудь.
— Бесчувственный мучитель! — воскликнула Агафия. — Ты не стыдишься отрезывать у женщины сосцы, которыми ты сам питался у своей матери...
Когда потом Агафию бросили в темницу, то ей явился апостол Петр и исцелил ее раны. Необычайный свет при этом озарил темницу; воины, испуганные этим, разбежались. Святая Агафия, однако, этим не воспользовалась, покорно ожидая мученического венца.
На пятый день ее позвали опять к мучителю. Когда же она снова исповедала Христа, то мучитель велел насыпать на земле горячих углей и раскаленных черепиц и затем на их груду бросить нагую Агафию. Вдруг раздались удары землетрясения. Испуганный этим, а также возмущением граждан, правитель отправил Агафию опять в темницу, где святая и скончалась, пламенно помолившись Богу и возблагодарив Его за ту силу и терпение, с какою она переносила мучения.
На ее гробнице впоследствии была построена церковь стараниями ее почитателей —христиан.
Гнев Божий скоро поразил нечестивого мучителя Квинтиана. Когда он отправился на родину св. Агафии, в г. Палермо, чтобы взять себе ее имущество, то при одной переправе он упал в воду и утонул. Однажды на о. Сицилии началось извержение вулкана Этны. Жители острова взяли одежду с гробницы св. Агафии и держали ее против огня; извержение прекратилось. Это и послужило основанием для веры в помощь св. Агафии против бедствий от огня.
Жизнь этой мученицы научает нас терпеливо переносить все страдания и невзгоды жизни, не падать духом, не унывать, а надеяться на помощь Божию; она научает нас веровать, что страдания посылаются Богом для нашего же спасения.
Пострадала за Христа при императоре Диоклетиане в г. Аназарве (Малая Азия). Страшные мучения, которым была подвергнута св. мученица Феодулия, сопровождались многочисленными знамениями и чудесами, так что многие из язычников обратились ко Христу.
Когда святую мучили на раскаленной сковороде, то от сильного огня сковорода разлетелась на куски и пламя опалило язычника воеводу, так что он тут же умер в ужасных мучениях. После этого святая Феодулия со множеством уверовавших язычников была брошена в раскаленную печь, где и скончалась в 304 г.
Пострадал за Христа вместе со св. мученицей Феодулией и св. мучениками Елладием и Евагрием в г. Аназарве около 304 г. После жестоких мучений св. мученик Елладий был усечен мечом, а святые мученики Макарий, Евгарий и св. мученица Феодулия сожжены в раскаленной печи.
Елецкая икона Богоматери найдена стоящею на ели преподобным Антонием Печерским в 1060 году. На месте явления иконы он основал обитель в честь Успения Богородицы. Явленная икона и монастырь названы Елецкими, потому что икона найдена на ели.
Истинность этого сказания подтверждается тем, что в Москве с давних времен встречались иконы, на которых нарисована ель, а между ее зелеными ветвями изображена Божия Матерь, держащая на левой руке сидящего Младенца; эта икона называется Елецкою-Черниговскою. Одну из таких икон, привезенную из Владимира братьями Козелами, купил в Чернигове князь Острожский Константин Константинович в 1571 году и отдал ее в Черниговский Елецкий монастырь. Во время войны чудотворная икона перенесена в Москву. Древняя церковь была разрушена Батыем, но вновь поправлена князьями Московскими.
В 1611 году поляки разграбили город и сожгли монастырь; тогда утратилась и святая икона. Поляки хотели унести в Любеч и колокола монастырские, но не могли. Вместо подлинника стоит список той иконы:, привезенный из Владимира братьями Козелами и пожертвованный князем Острожским в Черниговский монастырь.
Была явлена в 1092 г. в Сицилии. Икона была привезена в Россию двумя благочестивыми иноками после взятия Константинополя турками, то есть в конце XV в., после того, как многие из греков покинули свою родину и переселились в Сицилию и Италию.
Этот чудотворный образ находился в Дивногорском Успенском женском монастыре Воронежской епархии, поэтому называется не только Сицилийским, но и Дивногорским. По молитвам перед этой иконой прекратилась в губернии холера. Икона прославилась исцелениями.
По преданию, икона Божией Матери «Взыскание погибших» прославилась в VI веке в малоазийском городе Адане, избавив от вечной гибели раскаявшегося инока Феофила, достигшего потом высшего духовного совершенства и прославленного Церковью в лике преподобных.
В России эта икона прославилась в XVII веке, когда крестьянин Федот Обухов, попав в пургу и сбившись с пути, направляясь в село Бор, по молитве ко Пресвятой Богородице, не погиб. По обету, спасенный заказал список с иконы «Взыскание погибших» для своей приходской Георгиевской церкви в г. Болхове Орловской губернии. С того времени Борская икона «Взыскание погибших» прославилась многими благодатными знамениями и чудесами.
В Москве особым почитанием пользуется образ Пресвятой Богородицы «Взыскание погибших», который ныне находится в храме в честь Воскресения Словущего на улице Неждановой.
Он прославился в XVIII веке, когда благочестивый прихожанин храма в честь Рождества Христова в Палашовском переулке, спасенный Божией Матерью, по его молитве, от глубокой нищеты и отчаяния, передал чудотворный образ в свой приход. В 1812 году Палашовский храм был разграблен французами. Икона была найдена разрубленной на три части. При обретении иконы совершилось множество чудесных знамений и исцелений.
Ученик апостола и евангелиста Иоанна Богослова, был им поставлен первым епископом Смирнской Церкви (Малая Азия). Благодатью Божией святитель Вукол обратил ко Христу и крестил множество язычников и, как опытный и мудрый наставник, защищал свою паству от тьмы ересей.
Скончался в мире около 100-105 гг. Свою паству он передал святому Поликарпу, знаменитому мужу апостольскому, который также был учеником святого апостола Иоанна Богослова. У гроба святителя Вукола выросло миртовое дерево, которое исцеляло больных.
Родом из города Емесы. Был искусным врачом, исцелял болезни не только телесные, но и душевные и многих людей обратил к вере во Христа Спасителя. Пострадал за Христа при императоре Нумериане (283-284 гг.) (по другим источникам в 312 г.).
Пострадала за Христа в г. Кизике (Мизия) при императоре Диоклетиане в 305-311 гг. Непреодолимая твердость св. мученицы Фавсты во время ее жестоких мучений расположили мучителя ее, языческого жреца Евиласия, к принятию Христовой веры и мученического венца.
Когда святые мученики были брошены в котел, наполненный кипящей серой и смолой, и молились за своих мучителей, то правитель Максим, осудивший их на это мучение, видя их подвиг, уверовал во Христа и, бросившись в котел, вместе с ними мученически скончался за Христа.
Все они пострадали в начале IV века в Кесарии Каппадокийской. Правитель области Саприкий, узнав, что знатная девица Дорофея христианка, приказал привести ее к себе на суд и повелел ей отречься от христианства. Дорофея ответствовала: «Я должна поклоняться только Единому Богу; боги же, не сотворившие ничего, да исчезнут с лица земли!»
Видя ее непреклонность, Саприкий велел отдать Дорофею двум ее сестрам, отступницам от христианства, чтобы они подействовали на нее и заставили поклониться идолам. Когда Дорофея была приведена к ним, то вместо того, чтобы поддаться их уговорам, она сама стала убеждать этих сестер снова исповедывать и прославлять Христа. «Вы может быть, полагаете, что Бог вас не простит? Так знайте, что отчаиваться в Божием милосердии — большой грех, — говорила она, — чем поклоняться идолам. Не отчаивайтесь!» Это увещевание Дорофеи подействовало на сестер, и они раскаялись в своем отступничестве.
Когда правитель узнал об этом, то в гневе велел всех троих подвергнуть жестоким мукам. Две сестры Христина и Каллиста скончались раньше. Затем была замучена и Дорофея. Когда ее вели на казнь, то Феофил, советник правителя, желая посмеяться над Дорофеей, сказал ей: «Когда ты будешь в раю Жениха своего, пришли мне оттуда яблок». Каково же было его изумление и ужас, когда после казни Дорофеи пред ним предстал светоносный юноша и сказал ему: «Дорофея прислала тебе эти яблоки из рая Жениха своего!»
Это так подействовало на Феофила, что он решительно исповедовал Христа истинным Богом. «Я смеялся над Дорофеей, — говорил он своим друзьям, — а теперь говорю: «Блаженны верующие в Христа и страдающие за имя Его!»
Правитель, узнав об этом, предал своего бывшего приближенного страшным мукам и затем велел отсечь ему голову. Феофил с радостью принял смерть.
Сии мученики жили в стране Асийской. Они добровольно вызвались на мученический подвиг, были распяты на крестах и прободены мечом, Ликариону же была усечена глава.
Святой Варсонофий происходил из Египта. Это был великий подвижник. Необыкновенность его подвига состояла в том, что он удалился в пустыню вместе с одним из своих духовных друзей и затворился в келье. 18 лет прожили они вместе в келье, а после смерти своего друга Варсонофий предался совершенному безмолвию, нарушая его только для блага церкви. Скончался он в 563 г.
Ученик преподобного Варсонофия Великого (VI в.). Откуда был родом преподобный Иоанн Пророк, осталось неизвестным. 18 лет подвизался в безмолвии в келии преподобного Варсонофия. Следуя наставлениям преподобного Варсонофия, Иоанн достиг вершины совершенства, став подобным во всем своему учителю. За свою добродетельную жизнь сподобился даров прозорливости и пророчества, почему и называется Пророком. По своему смирению обращавшихся непосредственно к нему с вопросами он посылал к авве Варсонофию.
Многое провидел и предсказал преподобный Иоанн, также и свою кончину. Молодой игумен того монастыря Елиан умолял его пожить еще хотя бы две недели, чтобы научить его уставу и управлению монастырем. Преподобный Иоанн исполнил его просьбу и действительно умер через две недели. Преподобный Варсонофий Великий пережил своего ученика к друга.
В «Ответах» преподобного Варсонофия и Иоанна Пророка, ставших руководством к духовной жизни не только для их современников, но и последующих поколений, ясно можно видеть постепенное духовное восхождение «от силы в силу» преподобных.
Святитель Фотий был с юных лет воспитан своими родителями в истинах святой веры и благочестия. Вот потому-то сей муж, по единогласному свидетельству современников, отличался не только высокими познаниями во всех светских науках, но и высоким благочестием и ревностью о святой вере. Он был слава своего (IX) века. Однако, хотя его высокое развитие и благочестие давали ему право и полную возможность занять одну из высших должностей, он не стремился к ним: его более привлекало к себе простое смиренное иночество.
Вот почему, когда ему предложили патриарший сан, он решительно отказался от этой великой чести. Об этом сам Фотий пишет папе Николаю I так: «Я, как виновный, содержим был под стражею; приговор обо мне был положен против моего желания; я плакал, умолял, терзался, когда возводили меня на сию должность. Это знают все». То же самое он подтверждает в письме к патриарху антиохийскому и к правителю империи Варде.
Несмотря, однако, на такое нежелание Фотия занять патриарший престол, его почти насильно заставили сделать это. Собор епископов в 861 г. подтвердил это избрание. Фотий ревностно принялся за устроение дел церкви. Между прочим на его долю выпало счастье содействовать распространению христианства среди славян, еще не просвященных тогда светом веры Христовой. Так, по случаю крещения болгарского князя Бориса, он послал в Болгарию архиепископа и священников для христианского просвещения болгар. Он же писал болгарскому князю, наставляя его в истинной вере. Далее, Фотий послал в Моравию свв. братьев Кирилла и Мефодия для распространения там христианской веры, о чем просил его и греческого императора князь моравский Ростислав.
В то время, как Фотий подвизался в распространении христианства, папа римский Николай начал борьбу с греческой церковью: он изгнал из Болгарии греческих священников и послал туда своих, латинских, которые начали вводить там свои обряды и обычаи, не согласные с учением восточной церкви. Фотий, конечно, не мог равнодушно смотреть на такое своеволие римского папы, попиравшего православие. Он созвал собор, на котором требования папы Николая I были отвергнуты и нововведения римской церкви были осуждены.
Вскоре, однако, обстоятельства изменились. Византийский император Василий Македонянин, по наущению папы, заключил Фотия в монастырь под стражу. Созванный затем в 869 г. для осуждения Фотия собор подчинился влиянию папы, признав его главенство, и осудил Фотия. Последний был заточен в ссылку, где и находился семь лет. Терпеливо переносил поборник православия свое заточение; он сознавал, что его осудили несправедливо, что анафема, которую наложили на него, «есть не более, как баснословие или забава и невинному вместо казни готовит неувядаемую, нетленную славу».
Справедливость в конце концов восторжествовала. Император освободил Фотия из ссылки и даже поручил ему воспитание своих детей. После же смерти патриарха Игнатия, поставленного на патриарший престол после низложения Фотия; последний (Фотий) опять занял свою кафедру. Собор, бывший в 879 году, признал его законным патриархом. Папа римский также должен был примирится с этим. Он даже не настаивал уже на признании себя главою восточной церкви.
Фотий и теперь не давал папе никаких уступок. Латинские священники принуждены были удалиться из Болгарии, и там утвердилось славянское богослужение. Видя безуспешность своих попыток, папа предал Фотия анафеме. Преемники папы также следовали примеру своего предшественника.
Своими происками они достигли того, что Фотий опять был удален с кафедры и умер в изгнании (886 г.). После него осталось много принадлежащих ему сочинений. Они ставят его наряду с великими писателями всех веков.
Священномученик Василий родился 12 января 1895 года в Москве в семье служащего Дворцового управления Федора Алексеевича и его супруги Софии Павловны Надеждиных. Он был пятым из шести детей — трех сыновей и трех дочерей.
В роду Надеждиных многие служили в церкви псаломщиками, а отец Федора Алексеевича был диаконом. По семейному преданию, отрок Василий как-то проводил до дому старенького батюшку, который благословил его иконой святителя Николая и предсказал, что он тоже станет священником.
Примером веры и благочестия для мальчика с юных лет были родители, воспитывавшие детей в христианской вере. Его отец уже в преклонных летах писал: «В старину я слышал изречение «Дети — благословение Божие». Оглядываясь на прожитое мною долголетие и припоминая виденное мною в течение этого долголетия, конечно, я непререкаемо убедился в великой правде этого изречения. И меня лично не раз спасало от многих житейских искривлений сознание о моем долге и обязанностях перед детьми, в чем и видел благословение Божие».
Семья Надеждиных состояла в приходе Покровской церкви в Большом Левшинском переулке. Федор Алексеевич многие годы был старостой этого храма, и кончина его последовала в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, 14 октября 1935 года.
Василий с четырнадцати лет пел в церковном хоре Покровского храма, а впоследствии и регентовал, организовав хор из прихожан. В 1910 году по окончании Заиконоспасского духовного училища он поступил в Московскую духовную семинарию.
Большое участие в будущем пастыре принял его родственник архиепископ Анастасий (Грибановский; † 1965 г.). В 1914-1915 годах юноша ездил к нему в Холмскую епархию. В это время он сблизился и с архимандритом Сергием (Королевым) из Яблочинского Онуфриевского монастыря, впоследствии архиепископом Казанским и Чистопольским († 1952 г.), о чем писал родителям в мае 1915 года:
«Мы с ним не расставались, ходили пешком в их Белоозерский скит, и я пришел в восторг, когда увидел Белое озеро... переплыли его на лодке...
Обратно ехали на лошадях. Это было в субботу. Всенощная продолжалась с шести до десяти с половиной часов, но она была настолько хороша и благолепна, что я выстоял ее всю без особого утомления. Был за монастырской трапезой. Едят здесь очень скромно. Я все любовался, как мой о. Сергий превращался в торжественного архимандрита в трапезе и церкви. Я ему сказал это; он рассмеялся: «А то как же! А вы думаете, мы только босиком умеем ходить!..» (Он шел лесом в скит и там ходил босым.) Мы с ним много говорили об идеальном пастырстве...»
В 1916 году Василий успешно закончил семинарию. Он жаждал знаний и хотел поступить на философское отделение историко-филологического факультета Московского университета, а затем продолжить образование в Духовной академии. В письме к владыке Анастасию он писал: «...я хочу окончить Духовную академию и быть священником — это решение подсказывает мне моя душа, которую привлекает пастырская деятельность. Я знаю (и это бесспорно), что чем солиднее, обширнее и значительнее будет мое образование, тем ценнее для дела Церкви и интереснее для меня самого будет моя деятельность как пастыря».
В конце концов было принято решение сразу поступать в Московскую духовную академию. К вступительным экзаменам юноша готовился в Молдавии, куда к тому времени был переведен преосвященный Анастасий. «Я тут совсем пустынником заделался,— сообщал он родным,— одичал и оброс, целые дни провожу в одиночестве и в молчании, брожу по опушке леса с книгами...»
На первом курсе академии Василий записался в группу по изучению истории западных вероисповеданий и их критики с позиции Православия. С воодушевлением приступив к занятиям, он стремился полностью уйти в «интересную и серьезную работу».
Из-за вызванного первой мировой войной тяжелого экономического положения осенний семестр 1916/17 учебного года закончился 1 ноября, а весенний должен был начаться лишь 20 февраля. В конце ноября Василий Федорович был приглашен преподавать Закон Божий детям графа Медема, Федору и Софии. Имение Медемов, хутор «Александрия», находилось в Хвалынском уезде Саратовской губернии. Вскоре его обитатели искренно привязались к молодому учителю. «Мы медленно, но верно сближаемся,— писал он своей будущей супруге Елене Сергеевне Борисоглебской, — во-первых, конечно, с Федей, который очень охотно приходит ко мне и помимо уроков... мешает заниматься, извиняется и спешит уходить, а мне жалко прогонять его... Особенно горячо с ним беседуем на уроках Закона Божия. Сегодня немного поколебались: как нам быть с седьмою заповедию... пропустить или учить? Я решил, что надо и ее пройти, и стал ему объяснять... Он внимательно слушал, но... сидел ко мне почти спиной... хороший! Софинька тоже ко мне уже привыкла, так много задает вопросов на уроке, что я хорошо устаю после двух уроков подряд по Закону Божию (Феди и ее)».
Рождественским постом 1916 года законоучитель принимал участие в богослужениях в усадебной церкви, много читал и пел с певчими и в праздник Рождества Христова за Божественной литургией произнес небольшую проповедь, в которой говорил, что, несмотря на переживаемые Россией потери, православные русские люди должны иметь радость во Христе, ибо защитники Отечества приняли на себя иго Христово и исполняют Его заповедь: любить до смерти.
В конце февраля для продолжения учебы Василий возвратился в Сергиев Посад. Это были первые дни революции. Известие об отречении императора Николая II от престола и образовании республики многими студентами академии было встречено с ликованием. Однако Василий Федорович, разделявший общее оживление из-за наступивших в России перемен, писал: «Бог даст, республики и не будет. Она нам мало к лицу».
После окончания весеннего семестра возобновились занятия с детьми графа Медема. В Петров день Василий Федорович произнес в сельской церкви проповедь, где говорил, что «многие... не в состоянии оценить подвигов апостолов Петра и Павла, узнать внутреннюю историю их подвижничества... Все происходящее: неповиновение властям, грабежи, захваты, самосуды-убийства (в Сызрани толпа... разорвала на куски двух братьев-купцов, совершенно не повинных ни в чем) и успехи проповеди социалистов и анархистов, явно антихристианской, свидетельствуют о том, что большая часть русского народа совершенно не просвещена христианством», и предупреждал о приближении «к последним временам, как их описывает апостол Павел». Это вызвало раздражение у революционно настроенной деревенской молодежи, и проповеднику угрожали близкой расправой.
К началу нового учебного года Василий Надеждин вернулся в академию. Там было «холодно, голодно и неуютно», условия содержания студентов стали еще хуже, сократилось число лекций и зачетов, но зато была введена новая программа и лекции по Новому Завету читал священномученик Иларион (Троицкий; † 1929 г. ).
В ноябре 1917 года Василий Федорович переживал большой духовный подъем, посещая заседания Поместного Собора. Он помышлял о том, чтобы в будущем принять священный сан, и советовался с преосвященным Анастасием, также присутствовавшим на Соборе, о возможности устроиться псаломщиком в один из московских приходов.
В начале 1918 года Василий Федорович был помолвлен с дочерью певца Большого театра Сергея Алексеевича Борисоглебского Еленой Сергеевной. «С одной стороны, — писал он, — для меня так невыразимо приятно сознавать, что у меня нет и не может быть никакой иной любви и привязанности, как только к тебе. С другой стороны, я вполне сознаю, что недостоин тебя, и не стою тебя, и не знаю, когда установится между нами равновесие. Кажется мне, что ты больше обогатила меня своим «невестием», чем я тебя — своим «жениховством». В последние дни Страстной седмицы он делился своими душевными переживаниями: «Как грустно мне слышать твой тихий, усталый голос и подозревать за ним... непраздничное настроение. Надеюсь, что не будет этого в Светлые дни Пасхи. Что бы ни было — они должны быть для нас всегда светлыми, всегда радостными. Сегодня плащаница возвратила мне Христа моего, Которого я так боюсь всегда терять из сердца, из души, а последнее теперь так часто угрожает... Теряется и губится душа в житейской суматохе; если бы ты знала, как это я теперь почувствовал на своем горьком опыте. Блажени воистину, яже избрал и приял еси, Господи, и, конечно, память их — в род и род, а не с шумом мимоидет...»
С установлением советской власти в России наступили времена гонений на веру и Церковь. «У Церкви отнято все имущество буквально,— писал Василий Федорович невесте в начале сентября,— храмы с утварью по особому соглашению будут передаваться Совдепом приходским общинам в бесплатное, бессрочное пользование. Закон Божий окончательно изгнан из школы, и все духовные школы закрыты; никому не разрешается учить и учиться в школах религии до восемнадцатилетнего возраста, за исключением богословских школ... Академии не то закрыты, не то нет...
Мне больно и жутко не за себя, не за тебя... но за многих русских людей, губящих свои души...
«Борьба за душу человеческую»,— сказал Луначарский. Нет, не борьба, но только стихийное антихристово душегубительство — и несть изымаяй».
После Успенского поста возобновились занятия в академии. Учение доставляло Василию Федоровичу большую радость, он чувствовал себя «как рыба в воде». Весной 1919 года, на пятой неделе Великого поста, Московская духовная академия была закрыта. В Москве свирепствовал голод и эпидемия сыпного тифа. Чтобы поддержать овдовевшую сестру Екатерину с тремя малолетними сыновьями, Василий Федорович уехал с нею в Пензенскую губернию, в село Никольский Поим, к своему другу священнику Иоанну Козлову. Там он устроился в местную гимназию учителем математики.
С начала 1919 года в России повсеместно вскрывались и изымались мощи угодников Божиих. Великим постом было получено известие о поругании святых мощей в Воронеже, и 23 марта в проповеди отец Иоанн обличал эти действия властей.
В апреле Василий Федорович приехал в Москву и 27-го, в Фомино воскресенье, обвенчался с Еленой Сергеевной. После венчания он с женою возвратился в село, где жил и учительствовал до 1921 года. В эти годы, самоотверженно трудясь, неся тяготы и скорби своих близких, он укреплялся духом и созревал для служения своей будущей пастве. После кончины сестры Анны, также жившей в Поиме на его попечении, Василий получил письмо от отца: «Бедный наш мальчик, как много жизненных осложнений свалилось на твою милую головку! Утешаюсь мыслию, что, может быть, Господь Бог испытует Своего избранника. А все-таки, несмотря ни на какие личные невзгоды и напасти, следует спешить делать добро».
Для завершения образования Василий Федорович в июле 1920 года приехал в Москву; экзамены выпускники академии сдавали на квартире отца Владимира Страхова. В марте 1921 года будущий пастырь переехал ближе к Москве и устроился счетоводом в Построечном управлении узкоколейки Орехово-Зуево. Вскоре вместе с Еленой Сергеевной и сыном Даниилом он поселился у тестя в Петровско-Разумовском.
3 июля 1921 года, в Неделю Всех святых, в земле Российской просиявших, Василий Феодорович был рукоположен святым Патриархом Тихоном в диакона, а 7 июля, в праздник Рождества Иоанна Предтечи,— в иерея к храму Святителя и чудотворца Николая у Соломенной Сторожки.
Никольский храм был построен усердием офицеров расквартированной здесь 675-й пешей Тульской дружины по проекту архитектора Федора Шехтеля и освящен епископом Можайским Димитрием (Добросердовым) в 1916 году. Он располагался на земле Сельскохозяйственного института и был приписан к институтской Петропавловской церкви. После революции церковь была закрыта, как и все храмы при учебных заведениях, и ее прихожане перешли в Никольский храм.
Приход Соломенной Сторожки в основном составляла научная интеллигенция, жители поселка при Сельскохозяйственном институте. Группа профессоров института обратилась к отцу Василию с просьбой заняться христианским просвещением их детей, и батюшка, многие годы сознательно готовившийся к пастырской деятельности, с радостью принял это предложение. Он сумел привлечь к участию в богослужении приходскую молодежь, из которой составился прекрасный церковный хор; вел с духовными детьми беседы об основах православного вероучения; посещал с ними концерты классической музыки, разбирал литературные произведения. Просветительской деятельностью среди молодежи занимались по его благословению и некоторые члены общины.
Обязанности пастыря, заботы о духовных детях отец Василий ставил выше всего. Характерен следующий эпизод. В январе 1927 года в семье Надеждиных родился сын Сергей. Елена Сергеевна, находившаяся в клинике, ожидала прихода батюшки, но на этот день был назначен доклад Николая Степановича Педашенко о первых веках христианства, на котором отцу Василию необходимо было присутствовать, и он попросил навестить матушку Сергея Алексеевича Никитина (впоследствии епископа Стефана). «Я не могу никому позволить вмешиваться в мою пастырскую деятельность, которая у меня всегда будет на первом плане,— писал он.— Ты это знаешь и понимаешь меня, а потому и не будешь осуждать меня или сердиться на меня как жена моя».
В 1920-е годы в доме Клушанцевых на Михалковской улице была устроена своего рода начальная школа для небольшой группы детей прихожан Никольского храма, в которой отец Василий преподавал Закон Божий и общеобразовательные предметы.
Всегда носивший в душе радость о Господе, он имел особый дар сообщать ее своей пастве. Прихожане вспоминают, что крестный ход в день Святой Пасхи начинался с того, что батюшка выходил из царских врат и запевал: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех...» За ним стихиру подхватывал весь храм.
За год до ареста у отца Василия началось обострение туберкулеза, и ему пришлось уехать на лечение в Башкирию. По его просьбе в храме у Соломенной Сторожки в это время служил священномученик Владимир Амбарцумов († 1937 г.).
В Башкирии он сблизился с местными священниками, Иоанном и Сергием. Письма, которые батюшка присылал своим духовным детям, они читали все вместе, вслух. «Служат здесь хорошо,— писал он.— Уставнее нашего. Это очень приятно, когда духовенство на высоте...
Местный архиерей обязал священников всякое таинство предварять объяснительным поучением... Вот это правильно, а мы еще не додумались до этого...
Стоял и вспоминал мою церковку. Как-то у вас там все?»
По возвращении домой, 28 октября 1929 года, отец Василий был арестован и помещен в Бутырскую тюрьму. При обыске он сумел передать матушке письмо, обнаружение которого могло повлечь за собою арест его духовного чада. 1 ноября на допросе заключенный дал следующие «показания по существу дела»:
«Что касается степени моей политической грамотности, то я совершенно теряюсь при политике в жизни. Я, например, разбирал в свое время трактат Данте «De monarhia» — принимаю или, вернее, мог бы принять его стройную систему: помазанника Божия на престоле, возглавляющего нацию, и т. д. Но практика монархизма меня отталкивает.
У меня действительно был доклад профессора Лосева «Об имени Божием», на котором были Педашенко — сейчас, кажется, безработный, историк; Шенрок — библиотекарь 1-го МГУ; возможно, что Некрасова Лидия Ивановна с дочерью; в общем, было человек до десяти...
О близкой ко мне молодежи могу сказать следующее: пришла ко мне она сама. Все лица, впоследствии бывавшие у меня, были связаны между собой еще школой, где они вместе учились. Вероятно, поэтому они также всей группой и перешли ко мне. У меня в церкви эта молодежь пела в хоре. Собираясь у меня на квартире, молодежь обыкновенно пела из опер под аккомпанемент моей жены. Церковные спевки бывали в церкви. У меня на квартире духовного мы пели мало.
Делал доклад о впечатлениях от моей поездки в Саровскую пустынь, о тех сказаниях, которые связаны с Дивеевым монастырем и Серафимом Саровским. Между прочим, рассказывал им о том, как во исполнение приказания Серафима умерла Елена Мантурова (в послушание, как мы говорим).
Были у меня беседы, посвященные юбилеям Первого Вселенского Собора, Григория Богослова и Василия Великого. Собственно, проповедь в церкви была по этим вопросам, а дома молодежи я читал только некоторые документы той эпохи.
Специальных вопросов по поводу существующего социального порядка и по поводу отдельных моментов взаимоотношения Церкви и государства, равно и чисто политических вопросов, мы никогда не обсуждали. Последние, т. е. политические вопросы, иногда только, и то вскользь, в обывательском разрезе, трактовались у нас; говорили, например, что жестока политика власти по отношению детей лишенцев и к лишенцам вообще. Специально вопросов о лишенцах не разбирали.
В вопросах об арестах церковников я придерживаюсь той точки зрения, что трудно провести грань между церковным и антисоветским и что поэтому со стороны власти возможны перегибы. Только в таком разрезе я и касался этого вопроса в беседах с молодежью, не ставя, конечно, этот вопрос специальной темой для беседы.
Молодежь у меня принимает участие в церковных делах с 1921 года. Всего у меня не больше десяти человек. Пять девочек: две дочери Мерцалова (профессора) (одна из них в 1-м МГУ, по имени Мария, другая — Надежда, еще не держала экзамен), две дочери бывшего торговца, теперь совслужащего Целиева Василия Ивановича, Татьяна и Клавдия (они собираются готовиться в ВУЗ), Елизавета Обыдова (учится на курсах иностранных языков). Кроме того, есть младшие девочки, учащиеся петь в хоре: Калошина, Борисова, Целиева. Из мужской молодежи: Иван Барановский (служит в Тимирязевской академии), Петр Столыпин — сын бывшего священника, теперь работающего в управлении какими-то домами (Столыпин — сезонник в совхозе около Хлебникова), Виталий Некрасов — студент Тимирязевской академии. Остальные — более случайного порядка. Игорь Фортунатов — внук проф. Фортунатова — бывает редко...
Когда у нас затрагивался вопрос об исповедничестве, т. е. о возможности примирения верующих с окружающими условиями, то здесь я проводил такую точку зрения: есть пределы (для каждого различные), в которых каждый христианин может примиряться с окружающей его нехристианской действительностью; при нарушении этих пределов он должен уже примириться с возможностью и неприятных для него лично изменений условий его жизни, иначе он не есть христианин. Христианином надо быть не только по имени...»
В Бутырской тюрьме отец Василий встретился со священномучеником Сергием Мечевым, которого хорошо знал; их беседа продолжалась несколько часов и была очень важной для обоих. Отец Сергий говорил впоследствии, что батюшка уже тогда был готов предстать пред Господом.
Отец Василий был отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения, но, поскольку не было навигации, остался до весны в Кеми. В бараке его поместили на место заключенного, заболевшего сыпным тифом, и вскоре он тоже заболел. В санчасти с уколом ему внесли инфекцию — и началась гангрена.
Предчувствуя близость смерти, священномученик Василий еще до болезни, 24 декабря 1929 года, написал последнее письмо, которое было получено в день его кончины: «Господи, помоги мне сделать это дело хорошо... Сегодня, в день Ангела моего старшего сынка, моего Додика, мне пришла мысль грустная, но, кажется мне, правильная, что я должен написать прощальное письмо на случай моей смерти... Ибо, если я заболею тифом, то писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и... если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких... Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь без участия моих близких, без их молитвы и слез... Пишу все это спокойно и благодушно, ибо в душе живет неистребимая «надеждинская» надежда, что я вовсе не умру здесь, что я уеду из этого проклятого места и увижу еще всех моих дорогих... Но это будет дело особой милости Божией, которой я, может быть, и не заслужил,— а потому пишу это письмо.
Первое слово к тебе, моя дорогая, любимая, единственная Элинька, моя Ленуся! Прежде всего, благословляю тебя за твою верную любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне, за твою неисчерпаемую нежность — неувядающую свежесть любовных отношений, за твою умную чуткость ко всему моему, за твои подвиги и труды, связанные с пятикратным материнством, за все лишения, связанные с твоим замужеством, наконец, за все эти последние слезы разлуки после моего ареста... Да воздаст тебе Господь за все, да вознаградит тебя любовь наших детей, любовь моих печальных родителей (если они переживут меня), моих братьев и сестер, всех моих друзей. Увы, я так мало любил тебя за последние годы, так мало принадлежал тебе духовно; благодарю тебя за наши последние встречи в Ильинском, на Сенеже; благодарю тебя за то, что ты удержала меня при себе и просила не торопиться переезжать на новую квартиру. Как хорошо нам было вместе в нашей кают-компании! Как ярко вспоминаю я наш уют, наш светлый мир, наше семейное счастье, тобою созданное и украшенное! Десять лет безоблачного счастья! Есть что вспомнить! есть за что следует горячо благодарить Бога. И мы с тобой должны это сделать... во всяком случае — и в том, если ты уже меня не увидишь на этом свете... Да будет воля Божия! Мы дождемся радостного свидания в светлом царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас,— и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по-христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа.
Прошу тебя, не унывай, я буду с тобой силою моей любви, которая «никогда не отпадает». Мое желание: воспитай детей церковно и сделай их образованными по-европейски и по-русски: пусть мои дети сумеют понять и полюбить книги своего отца и воспринять ту высокую культуру, которой он дышал и жил. Приобщи их к духовному опыту и к искусству, какому угодно, лишь бы подлинному. Кто-то из моих сыновей должен быть священником, чтобы продолжать служение отца и возносить за него молитвы. Ведь я так мало успел сделать и так много хотел! Элинька, милая моя! Если бы ты знала, если бы знали люди, как мне легко было любить и как я был счастлив чувствовать себя в центре любви, излучающейся от меня и ко мне возвращающейся. Как мне сладко было быть священником! Да простит мне Господь мои слабости и грехи по вашим святым молитвам! Благодарю тебя за твою музыку, за музыку души твоей, которую я услышал. Прости, родная! Мир тебе. Люблю тебя навсегда, вечно...»
Узнав о болезни отца Василия, матушка добилась разрешения приехать к умирающему мужу. Она писала родным из Кеми:
«Хожу утром и вечером вдоль деревянного забора с проволокой наверху и дохожу до лазарета, где лежит мое кроткое угасающее солнышко. Вижу верхнюю часть замерзшего окна и посылаю привет и молюсь. В три часа делаю передачу молока, бульона (кур здесь достать можно), получаю его расписку, написанную слабым почерком. Вот и все! Ночь проходит в тоске и мучительных снах. Каждый раз, как отворяется дверь нашей квартиры, я смотрю, не пришли ли сказать роковую весть...
Его остригли, изменился он сильно и исхудал, говорят, перевязки мучительны и изнуряют его... Я так счастлива, что живу здесь и могу помочь ему хоть сколько-нибудь... Прошу отца Владимира помолиться; на Маросейку и Дмитр. передайте...»
В день кончины, 19 февраля 1930 года, священномученик Василий сподобился принятия Святых Христовых Таин. Последние слова его были: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны». Начальник лагеря разрешил Елене Сергеевне молиться ночью около умершего и предать его тело погребению.
Один из знавших отца Василия, Николай Николаевич Линдрот, писал:
«С чувством глубочайшей скорби и любви преклоняюсь перед свежей могилой незабвенного, безвинного страдальца. Не сбылись горячие желание и надежда, теплившиеся в сердце, на выздоровление отца Василия, и он умер в тяжелых условиях жертвы жестокого режима. Господь отозвал к Себе одного из лучших сынов Своих и прекратил страдания его. Он перешел туда, в другую жизнь, как пастырь добрый, положивший душу свою «за овцы своя». А что он действительно положил жизнь свою «за овцы своя», об этом свидетельствует все его служение на ниве Христовой, на пути, предуказанном ему свыше. Он горел пламенной верой ко Христу и к Его Церкви и этим ярким светом объединял, поддерживал, укреплял, воодушевлял всех страждущих и жаждущих утешения в Церкви Христовой. Умер не только близкий, родной нам человек, добрый, нежный, славный, бесконечно кроткий, но умер пастырь с твердым духом, редкий по дарованиям, высоко державший чистоту Православия и безбоязненно, мужественно проповедовавший слово правды Божией. Он был не из тех бездушных трафаретов, о которых говорится: «ни горяч, ни холоден». Он был именно горяч и отдал всего себя на служение Богу. Не стало дорогого отца Василия, но земная жизнь его не угасла: остались его дела, его слова, его память, а главное, осталась часть его самого — его молодые ростки, его дети, и дай Бог, чтобы они были такие же чистые и светлые умом и сердцем, такие же твердые и мужественные в своих убеждения, каков был их отец, а также верная спутница его жизни до последних минут — их мать. Если в настоящее время кем-либо пишется история нашей Церкви, то я думаю, что отец Василий перейдет к потомству как славный, неутомимый ревнитель Церкви, пострадавший и отдавший жизнь свою за укрепление Христова учения в бурное для него время...»
На Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года священник Василий Надеждин был причислен к лику новомучеников и исповедников Российских. Память его совершается в день кончины, 19 февраля.
Тропарь, глас 2
Кротким нравом Христовым измлада украшенный, заповеди Божия возлюбив всею душею и всем сердцем, явился еси пастве твоей пастырь добрый, якоже и Бог Спас наш, душу твою полагаяй за овцы твоя. Моли Человеколюбца Бога, отче священномучениче Василие, спастися душам нашим.
Кондак, глас 2
О славе Божией и вере православной ревнуя, отче священномучениче Василие, священническое служение на земли достойно совершил еси, с радостию и благодарением престолу Божию предстоя и паству твою наставляя. Незлобив сый и кроток, пред мучители явился еси адамант твердый, и славя Христа, из узилища мрачнаго в вожделенныя горния обители отшел еси. Темже ныне, в лице святых мучеников Триединаго Бога воспевая, огради нас, любовию тебе чтущих, молитвами твоими.