«…покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 3:2), — взывал Предтеча к своим современникам. «… покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк. 1:17), — проповедовал Спаситель. Со дня сошествия Святого Духа на апостолов нет ни одного дня, чтобы Церковь не призывала людей к покаянию. Будь то Петр, произносящий проповедь в день Пятидесятницы, или Иоанн Златоуст, обличающий царицу.
Покаяние — неотъемлемое таинство Церкви, которое не может быть формальным или «от случая к случаю». Покаяние — это не перечисление грехов и чтение разрешительной молитвы, это — образ жизни и образ мышления, пронизывающий каждое слово, каждый поступок человека. Это фундамент, на котором зиждутся остальные таинства. И если Крещение называется дверью в Церковь, то Покаяние — ключ от этой двери. Как «… никто не может назвать Иисуса Господом, кроме как Духом Святым» (1 Кор. 12:3), так и, не изменив мышления, нельзя ни принять благодать, ни соединиться со Христом, ни усыновиться Отцу Небесному.
На греческом языке покаяние звучит как «метанойя», дословно — изменение мысли. Более понятным его смысл становится, если вспомнить, что любой поступок не бывает сам по себе, а состоит из трёх частей: мысли, как основы или начала, слова, как выражения последней и действия, как их воплощения. И мысли, в свою очередь, не возникают из ниоткуда. Они запечатлевают то, что с нами происходит, что мы знаем, как и о чём мы думаем, наше отношение к миру и другим людям, наши знания и опыт. Мы думаем одновременно о многих предметах, в мгновение ока наш мысленный взор преодолевает многие преграды, но мысль — она конкретна и описуема, она имеет форму и границы. Она отлична от блужданий замутнённого грехом ума и подталкиваемого с разных сторон обстоятельствами. Для того, чтобы покаяние совершилось, помимо перечисления грехов и чистосердечного раскаяния в них, требуется изменить свою жизнь, а главное — самого себя. Мировоззрение грешника подобно мутной воде или зловонному болоту, его то и надо превратить в чистый горный ручей, т. е. направить в русло Евангельского закона.
Покаяние — это образ жизни, насквозь пронизанной Евангельским светом. Любой наш поступок, наши слова или мысли могут быть покаянными или строптивыми, и зависят исключительно от того, что ими руководит. Молитва, исповедь, причащение, пост телесный и духовный, богослужение, повседневная работа и домашние хлопоты, разговоры с друзьями и знакомыми — всё это может быть покаянием, если творится с любовью к Богу и ближнему, а не с гордостью и себялюбием. Как учение и самообразование не могут ограничиться школой или институтом, так и покаяние не ограничивается исповедью. И если человек даже в старости получает новые знания, будь то сплетни или последние новости, приобретает опыт, пусть даже в мелочах. Тем более, покаяние во всей своей полноте может раскрыться именно перед смертью. Потому что, оглядываясь на прожитую жизнь, не важно, длинную или короткую, можно увидеть, где именно ты поступил не так, ошибся, был несправедлив. И более того, ежедневная память смертная готовит дать Богу ответ на Страшном Суде, а память о крестной Жертве вселяет надежду на милосердие Божие.
Покаяние совершается лишь в конкретной душе. Безвозвратно ушло время, когда Господь говорил с целым народом. Но и тогда к покаянию призывался каждый конкретный человек: будь то исцеление через медного змия, когда каждый, взиравший на него с верой, спасался. Или истребление Дафана и Авирона, не пожелавших покаяться. А поэтому настораживают призывы к всенародному покаянию за грехи отцов.
Первым упоминанием о всенародном покаянии можно считать крещение нескольких тысяч иудеев на праздник Пятидесятницы, когда апостол Петр, выйдя из сионской горницы, каждого из предстоящих призвал к покаянию в содеянном грехе богоубийства, не за грехи старейшин или первосвященника, а за свое личное безразличие к судьбе Богочеловека. А далее можно перейти к примерам, которые современные проповедники ставили в образец. А именно: всенародное покаяние 1610 года и призывы к оному патриархов Тихона в 1918 и Алексия II в 1993 годах. Теперь же посмотрим внимательнее.
Патриархи Иов и Ермоген в 1610 году публично обличают бояр в предательстве царя Бориса Годунова и православной веры, когда царский род был предан, а на престол вступил католический ставленник Лжедмитрий I. В этом-то и каялась московская знать перед всем народом. Москвичи же каялись в том, что это все произошло с их молчания и попустительства.
Начало ХХ века — революция, гражданская война. Патриарх Тихон призывает российский народ к покаянию в грехах цареубийства и братоубийства. И если в первом грехе повинны те, кто либо предал, либо способствовал предательству, то во втором — все те, кто развязал и поддерживал братоубийство. И опять призыв относится не ко всем вообще, а к конкретным людям, жившим в определённое время и прямо или косвенно, но повинных в происходивших тогда событиях.
И наконец, 90-е годы ХХ века, развал СССР, путч, ГКЧП, призыв Патриарха Алексия II к всенародному покаянию. А к кому же он обращён? К тем, кто прямо или косвенно виновен в развале страны, кто толкал народ на гражданскую войну, кто сеял межнациональную рознь. И снова это не народ вообще, а конкретные люди.
С другой стороны, почему-то никто не кается в грехах прародителей Адама и Евы, а в нём-то, точно повинны все. Не каются и в грехе вавилонского столпотворения, а если мы не понимаем друг друга, значит, именно наши предки её строили. Не каемся и в крови мучеников Киевских и Казанских. А почему? Наверное, потому, что это не «модные темы», которые не могут принести ни славы, ни прибыли своим проповедникам. Идея же вины в предательстве дома Романовых популярна, ностальгична, поскольку идеализирует образ Царя-Батюшки, и занимает умы многих неофитов. Сама же идея покаяния за грехи отцов не только не православная, но и антихристианская, поскольку не признает действенности таинства Крещения, в котором смываются все личные грехи, и разрывается связь с прародительскими грехами.
В Крещении человек «рождается свыше», в купели он умирает для греха, «Умерый бо оправдися от греха» (из чинопоследования таинства Крещения) и воскресает для жизни во Христе «… помышляйте себе, мертвым убо быти греху, живым же Богови, о Христе Иисусе…». Он запечатлевается как некое сокровище «печатью дара Духа Святаго», и в завершение омывается Кровью Христовой через таинство Евхаристии. В чине оглашения крещаемый уже отрёкся от «сатаны и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и всея гордыни его». Через помазание маслом уже привита Христу дикая маслина, а если человек усыновлён Отцу, омыт Кровью Христовой и запечатлён Духом Святым, то кто может воспомянуть ему прежние грехи?
Проповедуемый ныне «всенародный чин покаяния», по сути, уверждает, что есть грехи, побеждающие милосердие Божие, несмываемые росою Духа Святого, но (вот парадокс!) прощаемые в личном покаянии. Кроме того, здесь встаёт в полный рост учение о «родовом проклятии» и «прародительской порче» окультных. Причём примешивается и некогда распространенное в католицизме учение о непростительных грехах.
Сейчас вряд ли найдется человек — современник патриарха Тихона, а это он и только он должен каяться в грехах царе- и братоубийства. Вряд ли ребёнок, родившийся в конце 80-х годов, мог как-то способствовать развалу страны, зато его родителям точно есть в чём покаяться. Это и пресловутая поговорка о том, что на работе ты не гость, и колхозный девиз «всё общее, всё моё» и «липовая» статистика ради угождения власти.
У каждого человека свои личные грехи и именно в них он должен каяться. Конечно, другой вопрос заключается в том, что за грехи предков расплачиваются потомки. Как то: голод 20-30-х годов, послевоенная разруха, безработица и нищета 90-х, но, раз Господь судил нам жить в тяжкое время, то, значит, мы и только мы должны с этим справиться, и нам же прилагается время на покаяние, которым мы вольны распорядиться либо во славу Божию, либо для Его прогневления.
