Храм-памятник павшим воинам города Казани

3113
Фото

Для нескольких поколений казанцев храм-памятник — символ ветхости, заброшенности и той тайны, о которой многие говорят, но мало кто видел. Точнее, издали видели все — а некоторые созерцают даже каждый день, проезжая по дамбам. Но... Так знают Луну: видели-то все — а кто же там бывал!

Вид Казанки в черте города невозможно себе представить без этой загадочной усеченной пирамиды, вырастающей из воды. Так жители Калязина привыкли созерцать напротив своих домов торчащую прямо со дна Волги колокольню.

Но к Калязинской колокольне не добраться вообще, кроме как на лодке, а к нашему храму-памятнику недавно провели-таки пешеходный мостик. Только пока, кажется, рыбаки лучше знают его, чем паломники.

Первый раз я побывал там где-то в 2003 году, а в эту весну довелось встретить там Пасху. Пасхальная ночь в храме-памятнике удивительна, наверное, примерно так же, как если бы вдруг удалось встретить ее где-нибудь в катакомбах Рима, при свечах, с первыми христианами.

Обычно ещё за две-три недели, а то и раньше, начинаешь с легким волнением думать, где бы и как встретить получше Светлое Воскресение. Но в конце концов в последний момент предоставляешь все на волю Божию... как, наверное, правильней было бы сделать с самого начала. И воля Его сама приводит туда, где лучше — так что каждая Пасха становится по своему неповторимой.

Некоторые из моих друзей засобирались в Памятник еще задолго да Пасхи. Там — мало народа и не будет суеты. Там — тихое место. Одна женщина, два года прожившая в Свияжске, сказала, что этот крошечный островок на Казанке по духу напоминает ей «маленький Свияжск».

Наверное, все это вместе определило и мой выбор... на уровне внешних обстоятельств. Хотя понятно, что любой выбор мы делаем, в первую очередь, внутренне — и часто не можем отдать себе в нём отчет. Мы, как рыбы, плывем туда, где чище вода. Где нам легче дышится. Нас несет течением в святые места — и близкие, и дальние. А без них мы, наверное, давно бы задохнулись.

Великая Суббота. Одиннадцатый час вечера. Мы с другом вышли пешком, рассчитывая минут за 40 добраться до Памятника тихими улочками Кировского района.

Давно стемнело. На улицах пахло апрелем, прошедшим дождем и наступающим Праздником. Он где-то ждал нас — «перед самым концом пути».

Через полчаса показалась гладь Казанки возле речного техникума. Памятник стоял на ней, как пасха на полированном столе. По ту сторону его подсвечивало издали огромное зарево городского центра. Вблизи было темно и таинственно. Хотелось пройти к нему прямо по воде, и взгляд уже сам шагал туда... но вода не держит таких, как мы. Надо пройти больше половины окружности, очерченной берегом и дамбой вокруг Памятника. Мы шли еще сотни метров — а Памятник всё не приближался и не удалялся. Он невидимо привязал нас к себе слева, а справа, где-то в километре, виднелась над деревьями и крышами ярко подсвеченная колокольня Зилантова монастыря. Там, в обители на горе, сейчас тоже праздничная служба. Они рядом — монастырь и храм-памятник. Они и сейчас кажутся таинственно связанными. Когда-то, в 1552 году, поминальный монастырь образовался именно там, где сейчас остров — лишь в 1560-м из-за разливов Казанки его перенесли на Зилантову гору.

Песчаная дорога шла по стеклу ночной реки и упиралась в темную пирамиду. Там горела одна-единственная лампочка, отмечая вход, а здесь было темно... может, так же, как на дороге к Гробу в ту древнюю Ночь. Темное преддверие Праздника! Сени, за которыми Свет.

Одна лампочка над большой равниной реки. Как будто звездочка спустилась с неба. Нет, звезда... это в Вифлееме в Рождество, а сегодня — Пасха. Тогда... как будто в ночи посеяли семечко. И оно, как только мы дойдём, прорастет в большой свет. Как из того зерна, про которое Христос говорил, что если оно умрёт, то принесёт много плода.

Гроб, к которому шли Жёны-мироносицы... а здесь тоже Гроб — братская могила. Наверное, уже само то, что могилы становятся храмами — одно из ярчайших выражений пасхальной веры. Одно из знамений, что смерть побеждена Воскресением.

Пасха...

Творожную пасху ведь тоже делают в форме пирамиды. Стоит огромная пасха в окружении свечей. Небо вокруг, трепеща, отражается в воде, словно оно пришло на землю. Огненные дорожки тянутся по воде от фонарей — со всех сторон. На самом острове темно, но таинственное кольцо свечей гигантским венком окаймляет всю эту часть реки: две набережных в огнях и два моста в огнях. Праздничным заревом отражается, почти не колыхаясь, Кремль... разбросался туда и сюда: башни вверх — и такие же башни вниз. Отсюда он кажется огромной светящейся игрушкой. Видно, насколько Небо бесконечно выше всех его башен, выше свечек-фонарей, выше всей нашей Земли, которая стоит под ним — вся, как один этот островок. Как пасха...

Песчаная дорожка выводит на маленький плоский мостик, за мостиком — ограда с белыми столбами, похожими на могильные памятники, за оградой — такие же белые колонны входа. У храма восемь колонн снаружи — по две с каждой стороны, — и восемь колонн внутри. В плане — если смотреть с высоты и сквозь все стены, — они составили собой огромный равноконечный крест, но мы этого креста, конечно, не видим. Двадцать метров длины — каждая его перекладина, и двадцать метров — высота пирамиды. А на верхушке пирамиды чернеет в темноте крест Георгиевский: так было решено еще два века назад, при строительстве — воинский крест увенчал воинский храм. И еще один Георгиевский крест, только в венке из лучей, помещён на фронтоне над входом. Впрочем, у храма четыре таких фронтона — просто заходим мы через единственный открытый, через западный.

Входишь в яркий внутренний свет, запеленутый в кокон стен, и почти с порога вспоминаешь: «И Свет во тьме светит и тьма его не объяла...»

Люстры нет, есть лампы, прожектор, свечи. Здесь свой аккумулятор, и потому свет как бы рождается в недрах храма, не связанного с миром никакими проводами. Рождается в скорлупе его стен, в яйце.

Внутри все — округло и просторно, нет тех угловатых линий, что снаружи. Большая византийская полусфера венчает весь зал, и скол штукатаурки на ней кажется снизу какой-то огромной нарисованной птицей, осеняющей с неба всех нас. Не осталось никаких росписей, вместо былой люстры свисает длинная-длинная цепочка, да и иконостас временный... но есть в этом храме что-то, чего нет в других. Может, опять-таки, особо близкое чувство того, что «Христос смертию смерть поправ».

Скоро уже воспоют эту Воскресную песнь. До полуночи осталось всего-то... Проходит Великая Суббота, последние свои минуты отсчитывает Страстная неделя. Пасха ждет за порогом, за ступеньками, и сейчас будет крестный ход — когда мы выйдем из одного храма, а войдем уже в совсем другой. Лишь внешне он будет тот же самый... Крестный ход из одного мира в другой, из вчера в Сегодня. Символично, что это крестный ход весь пройдёт на острове.

Стужа сгущается и забирает в себя постепенно. Только сейчас я понимаю, для чего эти деревянные приступки на полу — когда стоишь на них, не так коченеют ноги, а то лед каменного пола чувствуется даже сквозь ботинки.

Постепенно растворяется в холоде одежда — сама становится частью Холода. Я смотрю на свечки, чтобы было теплее: огонь же все-таки. Огонь в холодной ночи. Вспоминается чеховский «Студент».

Вот... начинает звонить маленький колокол возле двери. Люди зажигают свечи. Огоньки как живые, перепрыгивают с одних рук на другие. Я ещё загодя купил розовый фонарик с фитильком внутри, чтоб не задуло. Думал, ночью над рекой сильный ветер, свечи погаснут... Но было тихо и свечи не задуло почти ни у кого. Мерцающая пунктирная цепочка сползла по ступенькам высокого крыльца, завернула за угол... свечи в руках встретились со свечами фонарей на воде — тоже шествие какое-то: вокруг Кремля?.. пение слилось со смутным-смутным дальне-ближним гулом, что наполняет всякий большой город с полуночи до раннего утра — как ток крови в живом организме. В Пасху все кажется живым, это все всегда замечают. Живым и многозначительным... Звезды, свечи, фонари, город, река, храм в окружении реки... все слилось во что-то Общее, огромное: «...И вы во Мне, и Я в вас» (Ин. 14).

Храм-памятник на минуту, на две минуты, стал осью, вокруг которой мы вращаемся, а остров, как Земля, опоясался экватором золотистых огней. И в эти минуты, казалось, можно постигнуть непостижимое, умолить Бога о несбыточном, свершить все несвершившееся...

Год завершился этим круговоротом на малом островке... ибо по праву каждое «лето Господне» в древности отсчитывалось с Пасхи и Пасхой же завершалось... и вот на древней могиле мы встречаем Воскресение — и оттого, может, воскреснет в нас всё, что забыто... всё то Божие, Спасово, что было с нами в детстве и что потерялось... и без чего мы стали мертвее этих костей.

Спас Нерукотворный... в Его храме довелось встретить Пасху!

* * *

А в само Воскресение, уже днем, я сводил в тот же Памятник двух друзей. И мы даже спустились, по благословению священника, в глубокий склеп под верхним храмом. Эти глухие недра братской могилы, подземная церковь преподобного Илии Муромца — главная и самая сокровенная святыня Храма-памятника. Такое же неповторимое сокровище для Казани, как пещеры Киево-Печерской лавры для киевлян... только жаль, что единицы из нашего города побывали в нем. Но кто был, вряд ли забудет!

Спускаются в подземелье только со свечками — свет там не горит. Начинается путь с крутого, узкого лестничного лаза, переходящего за поворотом в туннель. Свечки обычно возжигают уже на последних ступеньках, а то выше их задул бы сквозняк. Так что первые шаги делаешь — во мрак и неизвестность. И еще в холод — даже больший, чем вчера в верхнем храме. Земля дышит льдом... как будто мы на Севере, где вечная мерзлота. Зато вода в подземелье уже не просачивается — в этом году как раз успели сделать гидроизоляцию. Год назад, помню, я застал в склепе остатки большого потопа — в центральном помещении воды было на метр. Но будем надеяться, что это — именно уже в прошлом...

Спускался сюда до нас Николай I, а архимандрит Зилантова монастыря Гавриил (Воскресенский) был его экскурсоводом. Был и наследник престола — будущий Царь-Освободитель Александр. Сходили по этим же ступеням историк Погодин и краевед Баженов, составивший в 1846 годах первое описание Храма-памятника:

«Мы были под теми сводами, где нет ни дня, ни ночи, где царствует вечная темнота... И это отверстие — есть лишь устье огромной братской могилы, простирающейся во все стороны...»

И с его времен, надо сказать, мало что изменилось. Только пол внутри склепа, постланный на бесчисленных костях, теперь уже не деревянный, а бетонный.

Подземный ход — ровно такой, чтоб человек не задевал за потолок головой, и чтоб двое могли разойтись, встав боком. Ты несешь с собой словно не только свечу, а целую золотистую раму отсветов, беззвучно скользящую по стенам и своду. В стенах иногда виднеются-темнеют таинственные ниши и отверстия. Впрочем, если кто-то ведет и все объясняет, то, вроде, ничего особенно таинственного: эти дыры — просто старинная система вентиляции, современная самому двухсотлетнему храму. И ход — вовсе не лабиринт и не километровая галерея, протянутая под Казанкой, как многие думают, а квадрат-периметр вокруг центрального склепа. Впрочем, из опыта вождения экскурсий, я знаю нескольких человек, которые здесь «заблудились». От волнения и какого-то подземного душевного трепета они потеряли ориентировку в пространстве и приняли периметр с четырьмя поворотами за уводящий невесть куда лабиринт... они были потом сильно удивлены, вернувшись с противоположной стороны к той же самой лестнице, по которой сюда спустились... Не знаю, но, возможно, от такой вот потери ориентира у некоторых «исследователей» (лазивших давно, когда еще храм был закрыт) и распространились слухи о подземном ходе под Казанкой.

Что до страха, то — удивительное дело... я очень и очень несвободен от клаустрофобии и от неё даже не езжу на лифте уже много лет, но здесь, в подземелье, всегда необыкновенно мирное состояние души, и — как бы лучше сказать?.. что-то молитвенное, смешанное с чем-то детским: ребячески-подростковое восхищение чем-то, чего не видят глаза (а они здесь вообще мало что видят!) и чувство очень близкого Присутствия — кажется, что здесь можно упросить Бога о чем угодно...

— Говорите что-нибудь, а то мне страшно, — прошептала на ухо Р.

— А что?

— Что-нибудь... не важно.

Пройдя полпериметра, мы вошли в центральный склеп, превращенный недавно в крохотный храм преподобного Илии Муромца — его иконка висит над дверным проемом. Дальше обрывались в черноту две очень высокие и крутые ступеньки. Год назад они обрывались не просто в черноту, а в воду. Сейчас все сухо, пол и стены зацементированы, кажется, будто находишься в большом каменном сундуке. До революции посреди него стояла рака с открытой крышкой, у возглавия возвышалось Распятие, и перед ним теплилась лампада — единственная искорка света во всем подземелье.

Смысл нахождения здесь раки-гробницы был чисто символическим: настоящая гробница — это вся земля на много метров вглубь и вширь. В раке лежало лишь несколько черепов и отдельных костей — бесчисленные останки же были не видны тогда и, тем более, не видны сейчас, под каменным полом. Лишь в годы запустения, вымываемые рекой кости в беспорядке валялись и внутри, и снаружи.

Собственно, весь остров — это один курган, одна общая могильная насыпь, над которой лишь в 1823 году возвели Памятник. Сколько здесь людей похоронено — один Бог ведает... В летописях говорится, что после штурма Казани трупы кое-где громоздились вровень со стенами. Защитников города, опять-таки по летописям, было 30 тысяч — и из них сумели прорвать кольцо, уйти в леса 5 тысяч. Остальные погибли: в плен практически никто не сдавался. Но... ведь штурмующие-то, как правило, несут еще большие потери. Сколько ж всего русских и татар погибло в тот страшный день 2 октября? 50 тысяч? 60? Может, это был один из самых кровавых дней в истории России... И забытый остров — памятник того дня, которому не дай Бог повториться. Огромный кулич из костей, присыпанных землей. Почему-то мне вспоминается отрывок песни Шевчука:

Прощай, старый век. Я убрал со стола:
— Место свято, где люди поедали людей
Поминальные свечи сгорели дотла.
Кто-то строит Ковчег — а дожди все сильней...

Место свято... Потому что, кто бы ни погиб — погибли люди.

Новости по теме

«Христианином может стать только тот, кто видел христианина». Светлой памяти архиепископа Михея (Хархарова)
Публикации 22 октября 2023
«Христианином может стать только тот, кто видел христианина». Светлой памяти архиепископа Михея (Хархарова)

Светлой памяти архиепископа Михея (Хархарова). О приснопамятном архипастыре рассказывает клирик Казанской епархии иеромонах Кирилл (Корытко)

Записки семинариста
Публикации 4 июля 2023
Записки семинариста

Своими размышлениями о жизни в Казанской семинарии, об обучении в стенах духовной школы и смысле получаемого опыта делятся выпускники семинарии Александр Алексеев и Павел Силайчев.

Светлой памяти непревзойдённого учителя
Публикации 3 июля 2023
Светлой памяти непревзойдённого учителя

3 июля 2023 года исполнилось 11 лет со дня кончины казанского историка, преподавателя Казанской духовной семинарии, руководителя отдела Казанской епархии по канонизации святых Евгения Васильевича Липакова (1959—2012).

Предстоятель Русской Православной Церкви совершил Литургию в Казанском соборе в городе Казани Предстоятель Русской Православной Церкви совершил Литургию в Казанском соборе в городе Казани

21 мая 2023 года, в Неделю 6-ю по Пасхе, о слепом, день памяти апостола и евангелиста Иоанна Богослова, в ходе Первосвятительского визита в Татарстанскую митрополию Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил Божественную литургию в соборе в честь Казанской иконы Божией Матери в Казанском Богородицком монастыре города Казани.