Радистка и партизанка Екатерина Михайловна Ошарина (монахиня София) закончила Великую Отечественную войну в Берлине. Несмотря на ранения и преклонный возраст, она долгое время несла послушание в Раифском монастыре, занимаясь разведением цветов... Монахиня София мирно отошла ко Господу десять лет назад, 4 апреля 2008 года, и погребена в Раифском Богородицком мужском монастыре, где несла свое послушание
Называли ее в обители матушкой Софией. Она — самый настоящий человек-легенда, фронтовая радистка. Девчонкой уйдя на фронт, она прошла тысячи километров по дорогам войны, участвовала во многих сражениях. Глядя на ее военные фотографии, никак не скажешь, что эта невысокая хрупкая девочка весом в сорок килограммов под ураганным вражеским огнем могла нести на себе и автомат, и вещмешок, и двадцатикилограммовую рацию за спиной. Участвовала радистка Екатерина Ошарина и в Курской битве.
Предлагаем вашему вниманию воспоминания монахини Софии о военных годах.
Накануне Курской битвы нас в составе 125 специального батальона связи перебросили в город Орел. К тому времени от города уже ничего не осталось, все горело, рушилось. Я помню только два уцелевших здания — церковь и железнодорожный вокзал. На окраинах кое-где сохранились какие-то сараи, в которых ютились выжившие. Груды битого кирпича, ни одного деревца в целом огромном городе, постоянные обстрелы и бомбежки. При храме были священник и несколько оставшихся с ним женщин-певчих. Вечером весь наш батальон вместе с командирами собрался в храме, батюшка начал служить молебен. Мы знали, что нам предстоит наступление на следующий день. Вспоминая своих родных, многие плакали. Страшно…
Нас, девчонок-радисток, было трое. Остальные мужчины: связисты, катушечники. Наша задача наладить самое главное — связь, без связи конец. Сколько в живых из нас осталось не могу сказать, ночью нас разбросали по всему фронту, но думаю, что немного. Потери у нас были очень большие. Почти все девчонки погибли. Меня вот Господь сохранил…
Когда началась Великая Отечественная, я окончила четыре курса плодоовощного факультета Алма-Атинского сельхозинститута по специальности цветоводство. Нас с первого курса уже к войне готовили: кого на медсестру, кого на радиста... Я попала в радисты. Был абсолютный слух. Перед отправкой на фронт мы еще месяц учились на стрелков-радистов. Но у меня всего двенадцать вылетов было — большинство же фронтовых дорог пройдено по земле. В начале 1942 года наша часть попала в район под Москвой.
Работали больше по ночам, по шесть—восемь часов. В эфире — тысячи радиостанций, и среди всего этого надо найти голос своей. Ошибешься — и все... Немцы пеленговали и старались уничтожить радистов. Поэтому станции чаще в лесу останавливались. И их надо было охранять. Стоишь, лес шумит вокруг. Как посторонний шум — кричишь: «Стой, кто идет!» А никого нет, никто не отвечает, и только ждешь: вот сейчас-сейчас — раз ножом сзади! Что, не страшно? Еще как!
И только про себя все время: «Господи, спаси, Господи, помоги, Господи, сохрани...» Крестики на груди носили». Последние ее слова понятны — Екатерина (монахиня София) была из глубоко верующей семьи кряшен. Отец был регентом церковного хора, трое тетушек — монахини в Казани. Матушка продолжает свой рассказ: «А церквей за всю войну нигде, кроме как в Орле, не встречали. В деревнях они все сожженные были. Орел никогда не забуду: большой храм на горе. Внизу вокзал, весь разбитый, вокруг все в руинах, а церковь уцелела. Помню и батюшку: небольшого роста, с необыкновенными, какими-то лучистыми глазами... Мы постояли, помолились, как могли, — за месяцы военного бытия уж все позабыли. А больше нигде церквей не встречали.
А что было, когда через Днепр переправлялись! В Могилеве, после переправы, кругом трупы — идти было невозможно, их тысячи лежат... вот, вот, здесь! Кто-то еще жив, хватает тебя снизу, с земли — «сестричка, помоги!» А ты с радиостанцией, надо быстрее вперед, связь налаживать. А они там так и остались, без помощи... В нашем подразделении из 25 человек выжили только двое. Вспоминать тяжело...
Как жили? В палатках, землянках. Только одна часть уйдет, после нее — сплошные вши. Помыться чаще всего негде было. В Гжатске нас окружили, неделю не могли выйти. Кругом немцы, есть было нечего. Снимали и варили ремни. С трудом нас оттуда вытащили...
Помню Кенигсберг. Очень трудно он давался. Мощные укрепления, связанные подземкой, большие силы немцев, каждый дом — крепость. Сколько наших солдат погибло!.. Взяли Кенигсберг с Божией помощью. Собрались монахи, батюшки, человек сто или больше. Встали с хоругвями, вынесли икону Казанской Божией Матери... А вокруг бой идет, солдаты посмеиваются: «Ну, батюшки пошли, теперь дело будет»! И только монахи запели — стихло все. Наши опомнились, за какие-то четверть часа прорвались... Когда у пленного немца спросили, почему они бросили стрелять, он ответил: оружие отказало. Вот какая сила у молитвы!