Любовь всё меняет: не запретить проступок, а пробудить в детской душе ощущение духовной свободы. Если это получается, то даже во время строгого наказания ребенок замечает, что его любят.
Проблемы телесных наказаний при воспитании любовью просто не существует. До телесных наказаний дело редко доходит. Побои — малоэффективны и непредсказуемы по последствиям.
Святой Иоанн Златоуст говорит: родителям подобает наказывать чад строгим тоном голоса. Гневаясь, не согрешайте (Еф. 4, 26). Если гнев необходим, то он должен происходить из желания научить, а не преобладать. Гнев — это не выход страстей, а педагогическое орудие.
Иоанн Златоуст советует отцу, который отговаривает сына идти смотреть непристойное зрелище: «Сын мой, эти спектакли не достойны свободного человека. Если ты можешь поручиться, что ты не услышишь и не увидишь ничего непристойного, то можешь пойти. Но невозможно там не услышать непристойностей. А таковые вещи не достойны твоего взора». Он добавляет: «И говоря так, нежно поцелуй его, заключи в объятия, показывая ему любовь свою».
Если ребенок доверяет родителям и уважает их, то печального выражения лица достаточно, чтобы ребенок осознал проступок.
Воспитание — это как лечение. Гнойный нарост сначала вскрывают, а потом аккуратно залечивают рану. Но всё же к каждому ребёнку надо подбирать меру воспитания — кому мягче, кому жёстче. Необходимо хорошо чувствовать душу ребенка. Бывает, за наказанием почти сразу приходят раскаяние, слезы, ребенок тянется к взрослому. Это значит, что родитель правильно выбрал форму наказания. Часто ребёнок проверяет границы дозволенного. Если он при этом выясняет, что пространство дозволенного на надежных запорах, то успокаивается и проникается доверием.
Как только дети начинают раздражаться и унывать от запретов и наказаний, строгость становится вредна. Дети легко унывают от холодного слова, а уныние — страшный враг души. Не озлобляйте детей своей раздражительностью.
Наиболее тягостна мягкая, облеченная в формы бескрайней заботы, мелочная опека. Родители не принуждают, а упрашивают, — поэтому дитя не может реагировать грубо на лишение свободы. Все облечено в нежные формы любви, оно живет в душной атмосфере оранжереи. Ребенку не нужно ничего решать — все обдумано заранее — остается только слушать родителей. Чтобы сделать незаметным давление, родители его облекают в нежные формы. А то, что родители считают допустимым, то уже все заранее приготовлено. Инициативе ребенка не на чем проявиться: это — забитое, обезличенное дитя. Яркие, чувства уже не расцветают в душе, личность остаётся бесформенной. Отсюда и неудачи во взрослой жизни.
«Плохо ломать ребенка, но еще опасней его постоянно гнуть». Давление отражается и на религиозном чувстве. По аналогии с родителями, дети воспринимают Бога не любящим и заботливым, а авторитарным владыкой. Сердце их закрывается для благодати.
Задача не в том, чтобы сломить волю ребенка. Если мы сокрушим волю ребенка, он перестанет быть свободной личностью и потеряет оружие в борьбе христианина за выживание. Человеку нужна его воля, чтобы совершить свой путь в этом мире.
