Действительно, Бог, как Абсолют, выше всяческих человеческих (земных, мирских) определений. Но в богопознании, в отношениях человека и Бога возможны два пути: словесный (катафатический) и созерцательный (апофатический). Используя слово, человек стремится познать Бога и выразить словесно свое представление о Нем. Второе лицо Святой Троицы именуется Словом. Путь мистического созерцания связан со словом лишь косвенно, именно поэтому апостол Павел говорит: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его. А нам Бог открыл это Духом Своим» (1Кор. 2:9-10). Иначе говоря, мы понимаем, что духовная реальность, о которой свидетельствует Священное Писание, не всегда может быть выражена в привычных нам словах и понятиях.
Так, священномученик Дионисий Ареопагит в своем трактате «О небесной иерархии» развивает концепцию символического богословия, утверждая следующее: Божественная Сущность непознаваема во всей своей полноте, нельзя сказать о Боге ничего определенного нашими человеческими словами, однако Божественное Откровение использует привычные нам образы (Отец, Пастырь, Солнце и др.), чтобы это было доступно нашему пониманию. Несмотря на то что богословие говорит «о Боге словами», эти слова должны пониматься исключительно символически, потому что богословие говорит не о вещах, а о смыслах. Человеческая речь может использоваться как средство повседневного общения, технически, или как богословский язык, касающийся священного, сакрального символически. Иными словами, повседневная речь решает вопросы только земного бытия (горизонталь земля – земля), тогда как богословие связывает человека с Богом (вертикаль земля – Небо), открывая посредством символа глубины Божественного бытия.
Богословы США получили рекомендации не упоминать пол Бога
.jpg)
Вся лексика, используемая в вопросах о Боге, носит исключительно символический характер, и любые попытки лишить ее символичности небесное превращают в земное, поклонение Богу в Духе и Истине – в идолопоклонство (к примеру, икона символически – это образ Бога, а идолопоклоннически – амулет). Таким образом, если мы используем в богословии слова мужского рода, это не означает, что мы вкладываем в них гендерные смыслы. К тому же известен следующий лингвистический факт, касающийся языковых систем, в которых наличествует противопоставление грамматических родов (например, в тюркских языках такого противопоставления нет, одно местоимение может выражать лиц разного пола и под.): грамматический мужской род может носить характер обобщения, обозначая совокупность лиц мужского и женского пола, тогда как женский род всегда конкретен. Допустим, когда речь идет о святых мучениках (слово мужского рода), могут подразумеваться только мужчины или мужчины и женщины вместе, в то время как святые мученицы (слово женского рода) – только женщины. Следовательно, законы языка позволяют нам вкладывать в слова мужского рода абстрактный, обобщающий смысл, оторванный от гендерного различия. Получается, что попытка навязать богословским школам новые «гендерные» языковые правила, не только нарушает многовековую святоотеческую символическую традицию (становится идолопоклонничеством), но и противоречит языковым законам, явно понижая уровень дискуссии. Это не «расширяет и обогащает наше понимание Бога», как заявляют авторы «методических рекомендаций», а наоборот – доводит использование богословского символического языка до беспомощного абсурда и выглядит карикатурно.