Ветру здесь — на месте впадения Волги в Свиягу — сдаешься сразу, даже не думаешь от него укрыться. Он везде — и очень дерзок. Пытается нагнуть чугунные столбы уличных фонарей, бьется о тяжелые монастырские ворота, царапает оштукатуренные стены храмов, жалобно подпевает монахам на клиросе. Ветер даже раздувает круги в компоте в трапезной, а потом он же, подкрепившись, пытается сдвинуть языки колоколов, и у него получается. Что уж говорить о сугробах, которые он переносит с крыши на крыши, будто играет в шашки. Иногда ветер ставит пешки прямо на дороге, соединяющий остров с большой землей, и тогда жители остаются без еды, музеи — без сотрудников, а монастыри — без паломников. Это Свияжск, я побывал здесь в феврале, когда ветер чувствовал себя меж белокаменных старинных стен полноправным хозяином.
Главный спутник и друг
«Ветер — наш главный спутник и друг, победить его нельзя, вот и дружим», — говорит иеромонах Варсонофий (Лепеха), насельник Свияжского Богородице-Успенского мужского монастыря. Отца Варсонофия 6 лет назад перевели сюда из Оптиной пустыни — для укрепления монашеской жизни. Первые полгода, говорит он, свыкался с островной погодой. Теперь все хорошо: батюшка идет по занесенной снегом дороге уверенно, не уворачиваясь от метели — свой. Мы вместе с ним держим путь к сердцу Свияжска, туда, откуда все началось.
По пути, перекрикивая ветер, размышляем о красоте. О чем-то другом здесь — на краю неба и воды — думать трудно. А если верить, что мысли меняют вселенную, то получается — на Свияжске жило много красиво думающих людей, потому что иначе чем можно объяснить появление здесь архитектурных и живописных шедевров, причем строились и расписывались они на протяжении нескольких веков. Белокаменные, краснокирпичные, деревянные…
— Но меня поражает совмещение красоты и скорбности этого места, — вдруг говорит отец Варсонофий, и я понимаю, что он озвучивает сейчас то, о чем думает давно, — здесь очень много людей погибло в одном только XX веке, когда на острове была сначала исправительная колония, потом лагерь.
Отец Варсонофий делает под снегопадом еще несколько шагов — и наконец произносит то, ради чего и затеял этот разговор: «Скорбность — она, конечно, здесь чувствуется, но Господь как-то покрывает красотой это все».
Мы все ближе к тому месту, ради которого вышли в самую вьюгу; вихрь из мелких сверкающих колючек хлещет в лицо, ноги вязнут в густой скрипучей кашице, низкое синее небо вот-вот затянет купол самой высокой — 43 метра — на острове колокольни. А я думаю: может быть, ветер так старается, чтобы унести отсюда ту самую скорбь? Но историю невозможно проветрить и невозможно обелить даже самым мощным снегопадом.
Самый древний деревянный храм
Наконец мы подходим к святым воротам женского Иоанно-Предтеченского монастыря, сразу за ними — деревянный Троицкий храм. Это самая древняя постройка Свияжска и всего Поволжья. XVI век. Храм стоит как корабль, который приплыл сюда из Святой Руси. И это лишь отчасти метафора. Храм был сложен монахами Троице-Сергиевой лавры, которые пришли на остров вместе с войсками Ивана Грозного. Собственно, если бы не геополитика Царя, то Свияжска бы и не было. Царь выбрал остров (вернее, тогда он был полуостровом, со второй стороны этот холм затопили только в XX веке) как место, откуда можно идти на Казань. И уже тогда задумал: когда Казань падет, Свияжск из форпоста наступательного станет духовным.
В честь Троицы первый свияжский храм Иван Грозный попросил освятить не зря. Ведь именно с деревянного Троицкого храма началась Троице-Сергиева лавра и, по сути, вся Россия. Преподобный Сергий Радонежский строил не просто церковь (а потом Рублев писал не просто икону Троицы) — это был образ единства, объединения Руси. Бессмертные слова завещания, так живо звучащие сегодня — взирая на единство Святой Троицы, побеждайте ненавистную рознь мира сего.
При освоении Востока Ивану Грозному хотелось идти путем Игумена земли русской.
Какого же было удивление Царя, когда местные язычники, увидев иконку Сергия Радонежского, попадали на колени. Они рассказали, что часто видели этого старика здесь раньше, даже пытались его схватить, но он чудесным образом исчезал.
Построенная при Иване Грозном Свияжская Троицкая церковь, в отличие от Сергиево-Посадской, не сгорела, она дошла до наших дней практически в первозданном виде.
Есть в этом Промысл. В наши дни он особенно очевиден.
Отец Варсонофий показывает нам, как в древнюю святыню попадал свет: окна на уровне человеческого пояса, они волоковые, чтобы в храм заглянуло солнце — нужно потянуть на себя тяжелую деревянную доску.
Вместе с холодным светом в деревянный храм залетает снег и ветер. Но здесь он не враг молящимся, как раз наоборот — он будит в нас тот трепет, с которым обычно приходит осознание места. С молитвы в этой церкви начался великий поход русских на Восток, на Урал, в Сибирь, до самого океана. И этот храм помнит, как все начиналось, он и выстоял на свияжских ветрах, быть может, для того только, чтобы и мы этого не забыли.
Если деревянная Троица Сергиева Посада стала образом единства, то Троица Свияжска — образом того, что этим единством можно добиться. Ради чего все!
Фреска Ивана Грозного и псоглавец
Символ расцвета Свияжска — Богородице-Успенский мужской монастырь (1555 год основания). Если идти от Троицкого храма к пристани, то белокаменная обитель откроется за поворотом — вся сразу и во всем великолепии. Примерно так выглядел когда-то Московский Кремль. По крайней мере эта мысль приходит в голову первой.
Иван Грозный после покорения Казани отправил на строительство Свияжского мужского монастыря псковскую артель во главе с зодчим Постником Яковлевым, который воздвигал храм Василия Блаженного на Красной площади. То есть Царь не изменял своему отношению к Свияжску, будто понимая, что этот островок — граница Святой Руси.
И, возможно, поэтому в Успенском соборе — прекрасном и величественном — мы на одной из фресок видим Ивана Грозного. Это прижизненное изображения Царя.
Фрески собора все необычны, их изучают уже несколько столетий, и никто не может сказать, кто тот чудесный иконописец, что в русской провинции смог создать произведения, равные и даже превосходящие европейские средневековые шедевры. И по исполнению, и по мысли.
Мы-то понимаем, что, скорее всего, иконописец даже не думал о таких сравнениях, и о славе не думал тем более, его задача была — передать евангельские сюжеты, превратить стены храма в учебник живой веры. Ему это удалось.
В Успенском соборе можно увидеть редчайшую фреску Святого Христофора с лошадиной головой. Его еще называют псоглавец. Так святого изображали на Руси и в Средние века, но потом практически везде свели, свияжская фреска сохранилась лишь потому, что ее закрывала стенка раки с мощами святителя Германа, архиепископа Казанского. Он был первым настоятелем монастыря в Свияжске и первым просветителем всей той территории, которую присоединил к России Иван IV — это именно из Успенского храма на Урал и в Сибирь шли иконы, книги, шло христианское слово. По преданию, Герман стал жертвой Царя, который не простил монаху обличений. Но четыре с половиной века фреска самодержца соседствовала с мощами святого — возможно, это достаточный срок для примирения.
Сегодня мощи святителя перенесены в соседний Никольский храм. Там же сохранилась келлия Германа, которую могут посетить паломники.
А вот Успенский собор зимой закрыт — так как назван редким памятником, к тому же охраняется ЮНЕСКО. Мне повезло. Все тот же отец Варсонофий провел небольшую экскурсию. А потом я остался в храме один, и вновь испытал, как трепещет душа — древние фрески на святых стенах, и только ветер за ними напоминает, что ты еще на Земле.
5 храмов за 5 лет
Сегодня в стенах обители живет немного насельников, но среди них нет случайных людей. Руководит монашеской жизнью наместник, игумен Симеон (Кулагин), он, как и отец Варсонофий, прибыл сюда из Оптиной пустыни в декабре 2016 года, когда ветер еще трепал строительные леса, которыми были окружены крепостные стены и храмы.
Отец Симеон — из тех, про кого говорят «монах-интеллектуал», в Церкви с раннего детства, и не родителями приведенный, а по своему желанию, за плечами — высшее историческое образование, успешные шаги в науке. Но карьеру и все блага светской жизни он променял на путь инока. Однажды приехав в самый лучший, по мнению батюшки, монастырь России — Оптину пустынь, — не смог вернуться в мир.
Теперь отец Симеон сам превращает Успенский монастырь в место, с которым трудно проститься, куда хочется вернуться. И, возможно, — остаться.
«За первые 5 лет, что я жил здесь, мы освятили 5 восстановленных храмов, представляете, какое это счастье! Я благодарен Богу за этот опыт», — говорит отец Симеон, и в его добрых глазах загорается радость.
И действительно, беспрецедентный случай в современной истории.
Но ради точности подчеркнем, что когда отец Симеон прибыл на Свияжск, все реставрационные работы уже шли полным ходом, оставалось только вникнуть в этот сложный процесс и принимать у строителей храмы и монастырские здания.
А вот о человеке, благодаря которому здесь все сдвинулось с мертвой точки, стоит рассказать отдельно.
Носимые ветром
В Успенском монастыре в советское время сначала располагался один из лагерей ГУЛАГа, а потом психбольница. В общем-то, все логично с точки зрения антихристианской власти. Но когда эта власть, официально, по крайней мере, уступила место тем, кто монастыри разрешил открывать — оказалось, что Свияжск превращен в руины, а местные жители уже давно потеряли все надежды на светлое будущее, из занятий остались — браконьерство и распитие дешевой водки.
Думать красиво, а это без Бога невозможно, к тому времени разучились, отсюда и разруха вокруг, некоторые местные вспоминают сегодня, что в середине 1990-х здесь все напоминало зону отчуждения: заброшенные здания, полное отсутствие дорог и дорожек, а вдоль берега останки людей — вода, вечная соперница ветра, возвращала память.
И вдруг к берегу причаливает лодка с монахом. Это был отец Кирилл Коровин, известный впоследствии как консультант фильма Владимира Хотиненко «Поп». Незавидное наследство увидел священник, и совсем нерадостные лица встретили его. Дальше начинается история настоящего подвижничества. Монах первое время спал прямо на земле, голодал, разгребал завалы, молился и пытался договориться с островитянами — он говорил с ними много, и делал для них тоже много, потому что понимал: сначала нужно изменить их мысли, а потом вместе менять вселенную, зажатую со всех сторон водной гладью.
А еще отцу Кириллу пришлось, вероятно, подружиться с вечным жителем Свияжска. Уж больно невероятной кажется история второго Крещения отдельно взятого острова — будто ветром носимый по стране и Татарстану священник вскоре смог убедить и власти, и богатых жертвователей признать Свияжск историческим городом и начать его масштабное возрождение. Вскоре остров с землей связала дорога — по ней поехал камень, дерево, а главное, поехали люди.
И снова христианское слово из Свияжска вслед за колокольным звоном полетело освящать села и города, выходившие из-под коммунистического гипноза и перестроечного лихолетья.
Маленький остров, где жителей не набирается даже три сотни, это вместе с монахами, вдруг стал местом, по посещаемости с которым в русской провинции теперь, пожалуй, сравнится только та же Оптина пустынь да Троице-Сергиева лавра, чьи монахи когда-то благословили эту землю своими молитвами.
Сильные были те молитвы.
Сильнее вражеских козней и внутренних неурядиц.
С теми молитвами свияжские монахи бродят по острову вот уже почти полтысячи лет, поминая мертвых и благословляя живых. Погружая в ощущение вечности гостей и призывая Того, Кто, по вечному слову Псалтири, не только устраивает над водами Свои горние чертоги, но и шествует на крыльях ветра.
Максим ВАСЮНОВ