В истории Церкви любой кризис приводит к выявлению малого стада, готового перенести всю тяжесть гонений, но и в жизни, церковном искусстве и богослужении уточняется то, что было, или появляется нечто новое. Так и иконоборческий кризис (кстати, греческое слово κρίση кризис — обозначает суд), который длился более ста лет, явился неким водоразделом для истории Церкви, в результате которого пришли новые элементы, а старые были оставлены, и результат победы над иконоборцами мы можем с вами ощущать и до сих пор.
Самым известным результатом иконоборческого кризиса стало формирование богословия образа — в результате споров икона Христа наряду с Его природами, волями и действиями была включена в единую богословскую систему. Священные изображения были провозглашены зримым выражением пролога Евангелия от Иоанна: «И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины...» (Ин. 1, 14) и догмата VI Вселенского Собора о двух совершенных природах единого воплощенного Бога Слова. Успешное перенесение практики почитания священных изображений в область догматики и обеспечение практики иконопочитания необходимым философским аппаратом позволили иконопочитателям одержать не только политическую, но и богословскую победу над иконоборцами, сделав иконопочитание неотъемлемой частью традиции Православной Церкви.
Иконоборцы, отвергая иконы, разработали особое учение о Евхаристии как об «истинном» образе Христа в противоположность «ложным» иконам иконопочитателей. И именно в VIII веке в проскомидии, при вырезании Агничной просфоры появляются слова из пророка Исайи: «Яко (как) овча на заколение ведеся, и яко Агнец непорочен, прямо стригущаго его безгласен, тако не отверзает уст Своих; во смирении Его суд Его взятся; род же Его кто исповесть; яко вземлется от земли живот (жизнь) Его» (Ис. 53, 7-8), многократно усиливающие страстное наполнение проскомидии. В византийской церкви до X века а в некоторых храмах Киевской митрополии и до XII века проскомидию совершал диакон, так как вырезание Агничной просфоры было приготовительным элементом к службе, ведь самое главное произойдет гораздо позже, на Евхаристическом каноне. Но усиление страстного элемента привело в конечной форме к тому, что проскомидию стал совершать священник и как крайность, в учении вождя старообрядцев протопопа Аввакума уже во время проскомидии хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Христову.
Символическое толкование проскомидии, как Рождества Христова, появится позже в XI веке, благодаря Николаю и Феодору Андидским, которые попытались истолковать Литургию как жизнь Иисуса Христа от Рождества до Вознесения и далее до дня сошествия Святого Духа на Апостолов. Но и сейчас, единственными словами, произносимыми священником, которые говорят о событиях Рождества, являются слова из второй главы Евангелия от Матфея: «И прешедше звезда, и ста верху идеже бе отроча». Но именно в символическом толковании элементы Литургии возможно толковать совершенно по-разному, соединяя в одном действии как Страсти, так и Рождение Богомладенца.
Иконоборцам мы обязаны и системой чтения отрывков из Священного писания. На данный момент нет сведений, какие именно отрывки читали на Литургии и других службах в Константинополе до иконоборчества, можно лишь догадываться из произведений тех авторов, которые творили ранее (Роман Сладкопевец), но известно, что новая система чтений, по которой мы до сих пор читаем Священное Писание, появилась при непосредственном участии иконоборствующих клириков, но осталась в сокровищнице Православного богослужения.
В период иконоборчества стала меняться и иконописная техника. Если древние иконы были написаны в технике энкаустики (греч. от ἐγκαυστική — искусство выжигания), живописи восковыми расплавленными красками, создающими блестящую, жирную, осязаемую поверхность. Техника энкаустики разработана в Древней Греции в V в. до н.э. Наиболее известные образцы энкаустики — т. н. «фаюмские портреты» (по названию оазиса Фаюм в Египте, где были впервые найдены и описаны): посмертные живописные изображения усопших, отличавшиеся объёмной светотеневой моделировкой форм, особым живоподобием и яркостью образов. Эллинистическая техника энкаустики была использована в ранней иконописи. Самым ярким иконографическим примером техники энкаустики считается образ Христа Пантократора (VI век), находящийся в Синайском монастыре.
В VIII—Х вв. энкаустику вытеснила темпера, в которой связующим материалом служат яичные эмульсии. Эта техника давала художнику иные возможности, свойственные именно постиконоборческому моменту истории Церкви. И это совсем не случайно — в серьезном искусстве материал неразрывно связан с замыслом, и хороший художник всегда работает на выявление свойств используемого материала и подбирает материал, наиболее адекватно выявляющий самые важные свойства искомого образа. По сравнению с предыдущим, доиконоборческим периодом, стиль написания икон несколько схематизируется, канонизируется и унифицируется, входит в более определенные рамки и границы. Прошедший кризис показал, сколь опасным может быть неправильное отношение к образу, который, по пониманию Церкви, без его соотнесенности с Первообразом есть «только доска и краски». Взаимосвязь образа и Первообраза осуществляется при участии третьего — верующего, молящегося перед образом человека, который, по выражению Иоанна Дамаскина, «взирая на образ, восходит к Первообразу». В постиконоборческой ситуации Церкви важно было подчеркнуть условный, соотнесенный, подчиненный характер иконного образа. Эту «вторичность», зависимость образа от Первообраза было необходимо сделать наглядно понятной. И как раз темпера более всего подходила для этих целей.
Основными защитниками иконопочитания в период иконоборческого кризиса явились монахи и в результате победы иконопочитателей в Византийской империи не могло не усилиться влияние победителей монахов. Результат этой победы мы с вами ощущаем до сих пор. В Константинополе существовал приходской (мирянский) устав Великой церкви (Софии Константинопольской). Но усиление роли монахов и увеличение роли Студийского монастыря и ее игумена Феодора Студита, который ввел в своем монастыре особый монашеский Устав богослужения (этот Устав является дедушкой нашего Иерусалимского Устава), привело к тому, что постепенно мирянский устав стал терять свои позиции, а монашеское богослужение получило широкое распространение. Окончательную победу монашеский устав «одержал» гораздо позже, в 1204 году, когда Константинополь был захвачен участниками IV Крестового похода. После восстановления в Константинополе византийской императорской власти, устав Великой церкви больше не возобновлялся. Окончательной победе именно монашеского Устава послужило несколько причин, это было как и более сложное и разнообразное богослужение по Студийском уставу, так и то, что после иконоборческого кризиса прекратилась практика поставления в епископы не монахов. И монахи-епископы стали проводниками нового богослужебного обряда.
Ну и напоследок один эпизод, связанный с той эпохой, но имеющий отношение к нашему дню, и в частности к сетевым именам — никнеймам, или попросту никам, т.е. псевдонимам, используемым пользователями в Интернете, обычно в местах общения (в блогах, форумах, чатах). Феодор Студит, инициировавший так называемую «михианскую схизму», порвал общение сначала с Константинопольским Патриархом святителем Тарасием (784—806), а затем со святителем Никифором (806—815). Надо отметить, что в том споре преподобный Феодор с точки зрения Церкви оказался не прав, но тем не менее Церковь с великим уважением относится к его трудам и чтит его как великого подвижника и богослова. Так вот, в одном из писем к своим собратьям преподобный Феодор предлагает — ввиду неизбежного просмотра писем третьими лицами — обозначить действующих лиц буквами греческого алфавита. Сам Феодор подписывался последней буквой алфавита — «омега», а его духовника, игумена Платона, обозначала буква «альфа». Для всех 24 букв греческого алфавита (и для трех дополнительных) нашлись обозначаемые ими персонажи. Вот так, наверное впервые в христианской истории, святой счёл возможным не подписываться своим именем, а других людей упоминал под некими «никами».
