«Каждому надо начать с поисков тишины»: игумен Кизического монастыря о своем пути к вере

«Я с детства не мыслил себя никем другим, кроме священнослужителя»

— Отец Пимен, как вы пришли к вере?

— Я родился в обычной советской семье. Из верующих православных у нас была только прабабушка, которую я, слава Богу, застал. Она не словами, не нравоучениями, а своим повседневным примером вызвала у меня интерес к православию. Она соблюдала посты, совершала положенные молитвенные правила. Сама она жила в сельской местности, но накануне праздника всегда приезжала к нам в Казань, чтобы посетить храм.

Я рос, с моим подростковым возрастом совпал период возрождения церковной жизни. Помните, в 1989 году был передан Церкви Петропавловский собор.

За год до этого мы, будучи школьниками, посещали его в качестве планетария, а когда в 89-м там начали богослужения, мне было настолько интересно посмотреть, что же это такое, как это — когда храм используется по назначению?

Со временем узнал, что там открылась первая в Татарстане воскресная школа. На тот момент мне было 13 лет.

Мы с семьей жили в Казани, прабабушка — в Верхнем Услоне. Она была человеком немногословным. Пережила и голод 20-х годов, и тяготы военного времени, и коллективизацию, и закрытие сельских храмов застала. На войне она потеряла мужа, одна вырастила четверых детей, замуж больше не выходила.

Она родилась в семье, которой не были чужды традиции православного благочестия. Навык соблюдения всех церковных предписаний у нее был, что называется, в крови. Я видел, что она это делала без усилий, а с радостью.

И, конечно, не только ее примером, а и ее молитвами и мне передалось все это.

Меня поражало благолепие храма, совокупность всего того, что мы видим, — и торжественность богослужений, и пение. Другой свет, другие звуки, другие движения — все по-другому. Очень мне все это было интересно.

Надо сказать, что в то время много ребят моего возраста: школьники, старшие школьники, студенты — очень многие желали быть в храме. Сначала были прихожанами, потом учениками воскресной школы, потом многие стали помогать в алтаре. Владыка Анастасий нас всех как-то так привлекал. Мы с радостью приходили заранее, в чем-то по алтарю помогали, потом на службу надевали облачение — стихари. Нам было в радость участвовать в богослужении в Петропавловском соборе.

Позже и в Никольском соборе, владыка Анастасий тогда чередовал — то в Петропавловском служил, то в Никольском, то в кладбищенском (храм Ярославских Чудотворцев на Арском кладбище, — прим. ред.).

В то время духовенства в городе было еще немного, все друг друга быстро узнавали. И, надо сказать, старые священники всегда радовались, когда появлялось какое-то молодое лицо. А тут вдруг сразу много молодых лиц (смеется). Сегодня понимаю, что мы, наверное, всем обязаны тем священникам, которые служили тогда в храмах нашего города.

— Не стояли ли перед выбором, с чем связать свою жизнь?

Я в этом плане всегда вспоминаю Патриарха Алексия — с его патриаршеством как раз связано возрождение церковной жизни в стране. Он только стал Патриархом в 1990 году, а мы как раз в это время пришли в Церковь.

В то время он часто давал интервью, и когда ему такой вопрос задавали, он отвечал, что со школьных лет у него не стояло выбора, кем быть дальше. Может, это прозвучит нескромно с моей стороны, но я скажу точно так же — я себя не мыслил никем другим.

Хотя я окончил школу, поступил в педагогический институт на исторический факультет. Окончил его. Но все годы обучения в институте я был в храме и помогал за богослужениями. Получение высшего образования было своего рода данью тому, что требует мир. Честно говоря, я не жалею, что получил это образование — оно мне пригодилось и в церковном служении.

Конечно, педагогическая деятельность моя в школе была минимальная, только по сути во время практики. Но потом я преподавал 14 лет в Казанской семинарии историю Русской Церкви.

— Как родители отнеслись к вашему выбору?

— Спокойно. Я бы сказал даже — сдержанно. Никогда не ругали, не отговаривали. Особого восторга, конечно, не было тоже.

Мои родители всегда к церкви, к верующим относились с уважением. Хотя не были практикующими в тот момент. Сейчас бывают в храме и на богослужениях.

Никакого жесткого сопротивления в момент, когда озвучил свой выбор родителям, я с их стороны не встретил. Насмешек со стороны сверстников ни в школе, ни в институте тоже не было. В группе моей были и мусульмане, все относились с большим уважением к тому, что я посещаю храм. Я это не афишировал, но и не скрывал. У меня спрашивали: «Ты — верующий?», я отвечал: «Да», — реакция всегда была уважительная.

Я с благодарностью вспоминаю те годы. Они, конечно, были непростыми — это были годы становления, взросления. Но я благодарю Бога за то, что в те годы я был в храме, в Церкви. А как только окончил институт в 1999 году, я сразу же пришел на уже официальную работу в Петропавловский собор.

Потом были годы служения в храме Ярославских Чудотворцев на Арском кладбище, принятие священного сана в 2009 году, потом был диаконом в храме на Арском кладбище, первый год священником там, и с 2012 года уже здесь, в Кизическом монастыре. Уже 11 лет игуменства.

С владыкой Мефодием, у которого я принял Кизический монастырь, мы с детства дружны. Он на год младше меня, мы вместе с ним начали когда-то посещать Петропавловский собор. Он, конечно, из более воцерковленной семьи, чем я. С ними жила бабушка, с которой он с раннего детства ходил в храм. Так с юности мы и продолжаем дружить и общаться. Добрыми словами вспоминаем тех, кто служил тогда, в годы нашей юности, в храмах — многих уже нет в живых, молимся о них.

Надо сказать, что из той молодежи, которая пришла в храм в те годы, многие стали священнослужителями.

«Имя Пимен означает «пастырь», Господь ссудил мне тоже быть пастырем»

— Имя вам дали в честь кого?

— В честь преподобного Пимена Великого. Конечно, монах не должен ничего выбирать, но когда шла подготовка к постригу, владыка Анастасий задавал нам вопросы, в честь кого бы мы хотели быть названы. А я знал, что покойный Патриарх Московский и Всея Руси Пимен тоже в миру был Сергием, как и я. Как раз приближался юбилей — сто лет со дня рождения Патриарха Пимена. В общем, владыка Анастасий решил назвать меня Пименом.

Пимен Великий был подвижником Египетской пустыни — это далекий четвертый век, времена, когда монашество процветало. Пустыня была подобна городу — тысячи подвижников там жили. Наиболее известные из них получили прозвание Великий. Около двадцати подвижников нашей Церкви.

Преподобный Пимен не сидел сам не писал книг, но после него осталось очень много мудрых изречений. Легли они мне на сердце.

«Злоба никогда не уничтожит злобы», — наверное, одно из самых близких его изречений. И еще заповедь преподобного Пимена Великого — наставление монахам и всем тем, кто служит в церкви: «Нужно много трудиться, много молиться и делать добрые дела».

В «Отечнике» Игнатия Брянчанинова собрано очень много его выражений. В наше время в соцсетях московские монастыри публикуют картиночки с этими изречениями, чтобы люди могли друг с другом ими делиться.

А еще имя было известно благодаря Патриарху Пимену, который 20 лет возглавлял Русскую православную церковь в непростое советское время. Ну и произведения Пушкина, опера «Борис Годунов», ария Пимена с детства на слуху. «Еще одно, последнее сказанье — и летопись окончена моя…»

Имя Пимен означает «пастырь», буквально — пастух. Господь ссудил мне тоже быть пастырем, призванным к пастырскому служению. Я, конечно, понимаю, что я не могу соответствовать этому идеалу в силу разных причин, в первую очередь в силу своего нерадения.

К священству, к монашеству призывает Господь. Очень трудно поэтому рассказывать, как я к этому пришел, как делал выбор. На самом деле, Господь так мудро расположил обстоятельства жизни, хоть и непросто в какие-то моменты, но все было органично — по другому пути идти было не логично. Выбор мой был радостным, и, главное, все с ним согласились. И те, кто еще вчера был противником, и те, кто был сторонником другого пути.

Честно говоря, монахам ведь не очень принято рассказывать о каких-то личных эпизодах своей жизни. Но воспоминания есть у любого человека. И, конечно, эти первые шаги в храме Божьем, первые шаги в Церкви, первые мысли о монашестве, они до сих пор согревают душу.

Как говорится, в монастырь не уходят, а приходят.

— Как вас встретил Кизический монастырь?

— Честно говоря, до этого я не имел опыта монастырской жизни, хотя уже был и в монашестве, и в священстве. Я до сих пор не понимаю, почему владыка Анастасий на мне свой выбор остановил в качестве игумена. Когда меня назначили исполняющим обязанности, я подумал, ну пока кого-то подыщет владыка на это место, я месяц-другой побуду, а потом владыка спросил: «А с чего ты взял, что я кого-то ищу?»

Так вот и получилось. Нас здесь — я и три иеромонаха, состав не меняется. То есть четверо монашествующих, есть и послушники. Кизический монастырь в наше время интересное место. Мы не можем понять, кто мы больше — монастырь или приход. До революции он находился за городом, было довольно уединенное место. Да, рядом находилось кладбище, оно посещалось, но все-таки, по свидетельствам современников, это было место отдаленное. Монастырь находился в тишине.

А пока монастырь был закрыт в советские годы, вокруг вырос район густонаселенный. И когда богослужения в 2002 году возобновились, многие православные жители округи устремились к нам. Со многими прихожанами я был знаком еще по Петропавловскому собору, с кем-то по Арскому кладбищу. Многие из них стали прихожанами Кизического монастыря.

Наш монастырь по числу братии и по площади, пожалуй, самый маленький в Татарстане. Он и всегда был одним из небольших — в годы расцвета в нем насчитывалось до двадцати человек.

Два действующих храма, в большие праздники по две литургии совершаем.

«Если человек сознательно дал дьяволу права над своей душой, то он становится одержимым»

— В монастыри нередко приводят одержимых, случается ли у вас такое?

— Святыня действует на человека так же, как и темный мир на него действует. Если человек сознательно когда-то дал дьяволу права над своей душой, то он становится одержимым. Либо в силу каких-то других причин, мы даже до конца знать не можем. Одержимость бесовская — она существует. Противопоставить ей можно только святыню, горячую веру, молитву.

Сам Господь сказал: «Сей род (бесовский) не исходит, токмо молитвой и постом». Таких людей стараются привести к святыням: к чудотворным иконам, к мощам, к источникам для того, чтобы облегчить их состояние либо в надежде на то, что они получат окончательное исцеление.

Такие случаи бывают, каждый из них индивидуален. Бывают еще и случаи просто душевных расстройств, а некоторые провоцируют окружающих своим поведением. Не скажу, что такие случаи прямо массово происходят, но они были в истории нашей обители.

Ведь Кизический монастырь основан по обету. Мы знаем, что ежегодно сюда торжественно приносили Седмиезерную икону Божией Матери, весь город стекался к стенам Кизического монастыря. Это был самый многолюдный день, больше людей приходило, чем даже на Пасху. Они собирались и огромным потоком шли в город, где икона оставалась в течение длительного времени.

На рубеже XVI-XVII веков город был избавлен от эпидемии чумы. Было предсказано, что по молитвам перед иконой из Седмиозерной пустыни Казань будет спасена. Горожане вышли встречать Седмиозерную икону с явленной Казанской иконой в руках. На месте встречи двух икон по благословению митрополита Казанского Андриана, впоследствии Патриарха Московского, была основана мужская обитель. Вот так Кизический монастырь и появился. Обитель была небольшой, но уютной. Всегда здесь была тишина. Вот эту тишину мы пытаемся сохранить. Даже несмотря на то, что вокруг три проспекта бушуют и автосалон, и рынок недалеко, и торговый центр.

— Получается сохранять тишину?

— Не знаю, но прихожане говорят: «К вам на территорию заходишь, и город словно отступает». Конечно, мы городские шумы слышим, никуда от этого не денешься.

— Как часто вы сталкиваетесь с тем, что люди в миру называют чудесами, а люди воцерковленные называют Божьим промыслом?

— Честно говоря, любой прожитый день для верующего — это чудо, милость Божия. Проснулся — хорошо, а если ты еще и в храм идешь на богослужение, совершаешь Божественную службу — это вообще величайшая радость и утешение, которая только обновляется с каждым разом.

Иногда люди приходят в храм довольно уже в почтенном возрасте, в возрасте моих родителей, например, говорят, нас не приучали, мы ничего не знаем. Я спрашиваю — простите, вам сколько лет? Ну, допустим, 60, говорят они… Но ведь уже 30 лет в России все можно, храмы открываются, книги издаются, священники в СМИ выступают, интернет-ресурсы огромные.

Тридцать лет назад вам было 30. В 30 лет, может, и другие заботы есть у человека, но в 40, 50 уже как-то и интерес проявить можно.

В наше время человек любого возраста, начиная с младшего школьного и заканчивая преклонным, может почерпнуть любую информацию с огромного пространства. Можно заказать книгу — тебе ее принесут до двери. Было бы желание. Всегда можно прийти в храм, все храмы открыты, всегда есть священник, который может ответить на вопросы.

«Бабушки, даже ворчащие, это те, кто наиболее предан храму»

— Как вы относитесь к ворчащим бабушкам в храмах?

— Это не веяние нашего времени — судя по свидетельствам из литературы даже, это всегда было так. Нам надо понимать, для чего мы приходим в храм. В церковь приходят люди всех слоев, разного воспитания, разного возраста. К сожалению, все мы приносим в церковь свои привычки и не всегда самые лучшие.

В церкви это более рельефно заметно. Ведь если мы где-то встретимся с грубостью, ворчливостью в транспорте или в общественном месте — неприятно, но все же как-то… в храме, конечно, этого быть не должно, но, к сожалению, с этим сталкиваемся. Думаю, нужно понимать, если мы пришли в храм для встречи с Богом, то нас такие мелкие эпизоды, пусть даже неприятные, не должны отвлекать от главного.

Я, конечно, когда необходимо, делаю замечания бабушкам. Но, на самом деле, бабушки, даже ворчащие, это те, кто наиболее предан храму, как ни странно. Если их начинать воспитывать, тем более человеку более молодого поколения, они могут не воспринять правильно. Могут и обидеться.

Когда одного из иерархов в советские годы спрашивали: «Не будет бабушек, что будет с вашей церковью?» Он отвечал: «Наши бабушки — бессмертны».

Так оно и выходит — смотришь, когда люди достигают определенного возраста, пенсионного или даже еще более почтенного, они все равно к храму тянутся. Многие, и это меня поражает, например, на восьмом десятке лет изучают азы православия и это им успешно удается. Становятся такими деятельными активными прихожанами, по мере сил помогают храму и посещают службы.

— Что посоветуете человеку, который пришел храм и услышал, как на него ворчат местные бабушки?

— Мне кажется, лучше вообще никак не реагировать. Бабушки ведь считают, что делают хорошее дело, когда одергивают, но они и сами не всегда знают, как правильно делать то или иное в храме.

Я всегда являюсь сторонником тишины, требую тишины. Иногда даже бывает, когда слышу разговор во время службы, прекращаю на какую-то минуту чтение и пение — народ затихает, говорю: «Можем продолжать». Я считаю, что молитве должна сопутствовать тишина.

— Вы строгий настоятель?

— Я не знаю, тут уж не мне судить. На самом деле, я не считаю себя строгим. Был бы строгим, наверное, было бы больше порядка. Я стесняюсь быть строгим, потому что строгость нужно начинать с себя. А к себе бываю очень даже снисходительным, поэтому требовать от других того, чего сам не всегда исполняю, это, наверное, неправильно.

«Видят, вон там кузнец наряженный, и думают, что монахи — это тоже для развлечения туристов»

— Вижу в соцсетях, что вы время от времени служите в Свияжске...

— По должности благочинного монастырей я обязан регулярно бывать во всех обителях, у нас в Татарстане десять монастырей. Периодически я в каждом бываю, чтобы иметь представление о том, как обстоят дела в обители и держать в курсе правящего архиерея.

А Свияжск, на самом деле, это еще и просто место любимое. И когда есть возможность, я стараюсь там бывать. Я помню, в каком состоянии он был. Но даже в то время, когда там был бурьян выше тебя ростом, это место всегда привлекало.

Монашеское устроение сохранялось там даже тогда, когда не было ни монастыря, ни монахов. Я смело говорю, что мой любимый храм с детства — это Успенский собор в Свияжске. Для меня это храм, в который всегда хочется вернуться, в котором хочется молиться. Сейчас такая возможность есть — в теплое время года он открыт для богослужений. Там проведена прекрасная реставрация, созданы все условия и для посещений, и для богослужения.

Это, конечно, кажется чем-то нереальным, потому что первые богослужения были иными, но очень трогательными.

Я помню, первое богослужение для меня было в 1991 году на праздник славянской письменности, День памяти равноапостольных Кирилла и Мефодия, 440 лет Свияжску отмечали в Успенском соборе. Владыка Анастасий совершал литургию, и для меня, на тот момент школьника, это было очень сильное впечатление.

Потом регулярно стали в Свияжске бывать. В 1997 году пришла первая братия, и в их числе мой друг — владыка Мефодий. А потом, когда он стал там жить, я уже регулярно стал наведываться. В зимнее время они там проявляли действительно подвиги сродни древним монахам. В первые годы восстановления обители это было большое испытание, но люди с радостью его несли.

— Сейчас там, конечно, столько людей бывает, не сравнить с годами, когда обитель только восстанавливалась.

— Честно говоря, это тяжеловато мне как монаху. Если в дневное время оказываешься в Свияжске, даже в самое ненастье, всегда идешь сквозь толпу. Это здорово, что люди приезжают, но ведь уже в этом году было озвучено, что антропогенная нагрузка на памятники выросла едва ли не в тридцать раз. То есть планировалось одно количество посетителей, а сейчас оно в десятки раз больше.

Прекрасно, что люди приобщаются к святыням, но, к сожалению, у многих посещающих Свияжск я вижу такое настроение… Приходят в монастырь, видят, вон там кузнец наряженный, и думают, что монахи — это тоже для развлечения туристов. Многие даже не готовы воспринять известие о том, что они приехали в действующий монастырь со своими правилами и что туристам в отдельные его уголки заходить нельзя.

Раньше там была звенящая тишина, когда приезжали в школьные, в студенческие годы. Просто удивительно.

Я бы сказал, очень сложно монашеский уклад сохранять, но все-таки он сохраняется. Потому что сохраняем не мы, а сохраняет сам Господь и Пресвятая Богородица, которая является покровительницей и матерью всех монахов, поэтому мы на ее помощь надеемся.

Я думаю, что любой монах, где бы он ни был — в монастыре, на приходе или далеко от Родины, он всегда надеется на заступничество Божьей Матери. Она всегда хранит всех людей, тем более тех, кто пошел служить одному Богу и больше никому.

«В духовной жизни есть такой момент, когда Господь дает ответ на твое прошение»

— Приходят ли к вам люди за советом, помощью — не из прихожан, которые постоянно к вам ходят?

— Да, конечно, приходят. У людей бывают разные события в жизни — сейчас мы непростые времена проживаем. Да, постоянно кто-то приходит, просит уделить пару минут. И вроде бы для себя понимаешь, что ты ничего особенного человеку не сказал, а человек тебя благодарит. Это приятно, и мы всегда договариваемся, что будем друг за друга молиться, и многие из этих людей приходят еще и еще раз. Потом смотришь, уже и на службу пришел.

— А когда к вам за советом обращаются, вы чувствуете помощь Божию?

— Если мы возьмем житие преподобного Серафима Саровского, то увидим — если человек что-то спрашивал, преподобный сразу начинал творить молитву и первую мысль, которая являлась, он говорил не от себя, а как Божью волю возвещал человеку. Мы, конечно, далеки от духовного уровня таких подвижников, но все-таки мы должны людям тоже возвещать волю Божию.

Надо стараться жизнь свою сопоставлять с Евангелием. И людям я советую всегда брать в руки Евангелие и начинать читать, хотя бы по несколько строчек в день, чтобы душа не оставалась без пищи.

В духовной жизни есть такой момент, когда Господь дает ответ на твое прошение. Очень часто бывают недоуменные ситуации или просто трудные какие-то моменты — что делать? Идти, молиться, а лучше всего отслужить литургию.

Или вот в жизнеописании старца Паисия Святогорца — подвижника нашего времени — есть такой момент, когда он жил на Синае, то у игумена, у братии была очень затруднительная ситуация. Они не знали, как поступить — можно было и так, и по-другому. И собрались на духовный собор, и общим советом решили, давайте, отслужим ночное бдение святой Екатерине, покровительнице монастыря, отцам синайским и оставим слово за Богом. И вот действительно, как только они приняли на себя такой молитвенный труд, а там бдение идет и семь, и восемь часов, потом Господь действительно дал ответ, что ситуация решилась и воля Божия была услышана.

На самом деле, нам нужно учиться всем: и монахам, и мирянам, из хода дел узнавать волю Божию. Конечно, бывают неприятные моменты и скорби, и болезни нас посещают, и стесненные обстоятельства, но это ведь тоже воля Божия. Потому что любой верующий, христианин и не христианин, понимает: приключилась болезнь — это воля Божия к очищению души.

Впереди у нас Вечность. Когда мы перейдем черту этой жизни, там не будет ни болезней, ни печалей, ни воздыханий. В земной жизни нужно к этому подготовиться. Спастись подобает многими скорбями.

— А вы всегда получаете ответы на свои вопросы?

— Как сказать, конечно, иногда мы проявляем ропот. И мы — монахи, и я в том числе, потому что видим какую-то человеческую несправедливость, думаем, что мне бы хотелось так. Но в конце концов приходит понимание, что именно на данный момент это есть воля Божия. Обстоятельства жизни нам ее открывают ежедневно, ежечасно.

Практически всегда я получаю ответы на свои вопросы. Главное — довериться Богу. «Отче наш» мы читаем по многу раз в день. Там есть слова: «Да будет воля твоя».

— А если нет ответа?

— Продолжить молиться и поступать по-христиански, по совести.

Может быть, я живу такой размеренной жизнью, что не бывает таких ситуаций, когда нужно прямо резко сейчас дать ответ, от которого зависит и твоя жизнь, и многое другое. У всех разный жизненный опыт. Но, конечно, скоропалительных решений нужно избегать. Лучше пусть оно будет неторопливое, выверенное, но надежное.

Я всегда стараюсь человеку привести примеры либо из Священного Писания, либо из жития святых. Ведь такие случаи были неоднократно, что святого спросили так-то, он ответил — поступи так-то. Я говорю, может быть, и нам попробовать в данной ситуации поступить подобным образом? Человек иногда уходит озадаченным. Многие ждут готового рецепта. Я не сторонник готовых рецептов. Я сторонник того, чтобы человек как бы понаблюдал за собой со стороны и за ходом дел. Может быть, стоит в чем-то остановиться, а на что-то поднажать.

Вопросы духовной жизни очень трудные, тем более когда сам не являешься таким специалистом тонким в духовной жизни. Многим людям хочется сразу найти каких-то высоких состояний в молитве, чего-то достичь. Но об этом думать не надо, такие состояния даются по воле Божьей либо как награда за многолетние труды, либо как утешение начинающему. Это могут быть совершенно разные ситуации. А в разрешении житейских проблем нужно возлагать на Бога свои печали.

Верующему человеку жить легко. Верующий человек гораздо более счастлив, чем неверующий.

В советские годы религия была под запретом. А потом настало время возрождения, когда стали храмы открываться в селах. В моем родном Верхнем Услоне храм открылся. Но во многих селах только сейчас доходят руки до храмов.

Я сейчас являюсь исполняющим обязанности благочинного Верхнеуслонского района РТ — многие храмы, допустим, в Каинках, Тихом Плесе только-только оживают. К людям приходит понимание, что если не они, то никто не приедет и не сделает.

Поначалу приезжаешь в деревню, местные жители: «Ну, давайте, делайте нам, мы посмотрим». Я говорю: «А можно вас просить помочь в уборке храма?» Люди очень удивляются: «А что, можно, что ли, а мы не знали, что можно». Увы, элементарных вещей люди не знают.

Потом, когда совершаем какие-то сначала краткие, потом полноценные богослужения, люди задают очень много вопросов. Сначала бытовых: как лучше поступить, кому свечку поставить, какую иконочку приобрести, а потом они уже начинают приходить и к исповеди, и к причастию.

Работы еще очень-очень много, потому что в наших селах живут люди, незаслуженно забытые.

Помню в 90-е, когда запрет на религию был снят, Петропавловский собор по воскресеньям был переполнен — было две литургии, на поздней стояли на улице. На балкончике вокруг храма даже поставили колонки, чтобы шла трансляция.

Сегодня со священниками разговариваешь, выясняется, что стало меньше венчаний и крещений. Я помню, когда помогал в Петропавловском соборе, там в августе по двадцать с лишним пар венчали за один день по пятницам. С утра начинали после службы и до вечерней службы все шли венчания, венчания.

А сейчас, например, в одном из центральных храмов за весь мясоед, когда можно венчаться, не было ни одного венчания. Свадьбы-то в городе есть, а венчаний нет... да и свадеб меньше стало. Сейчас люди стали предпочитать какие-то другие отношения, потеряли связь с традициями нашего народа. Это печально.

У Церкви никогда не было легких времен на земле. И, конечно, у тех, кто принадлежит Церкви. Церковь — это люди, прежде всего, а не какая-то организация. Но все-таки с верой в любые времена жить проще, будь то военные испытания, будь то какие-то скорби, болезни. Когда читаешь о верующих людях разных эпох, понимаешь, что им было отраднее, чем неверующим. Хотя мы знаем, что и неверующие совершали подвиги в трудные времена. Поэтому я и говорю, что настало время молитвенной собранности для того, чтобы привлечь милость Божию на землю.

Испытания очень серьезные, но будем надеяться, что это еще не кончина мира, хотя и о ней тоже нужно думать. Просто есть любители — пророчество такое-то, пророчество вот этакое. Жить сегодня нужно так, как учит наша вера, и просить Господа о доброй участи не в обмен на наши какие-то дела, посты, а просто в надежде на Его Милость. Но раз мы просим милости Божией, сами должны быть милостивыми. Это самый простой закон.

«Боевые действия шли на отдалении, иногда мы слышали вдалеке какие-то раскаты»

— Когда началось обострение израильско-палестинского конфликта, вы находились в Израиле. С какой целью туда вы поехали и как там все выглядело изнутри?

— Это была командировка на время отпуска тамошних священнослужителей. Обычно обращаются к владыке Кириллу, и он кого-нибудь из священников благословляет ехать. Это большая честь и большая радость побывать в Святой земле. Тем более в Святой земле мне до этого приходилось бывать с паломническими группами, и это всегда, как правило, превращалось в некий марафон по святым местам. За короткий срок, за неделю, нужно все максимально охватить, видишь только автобус, поздно вечером гостиницу, рано утром опять подъем: автобус, служба, стремление успеть.

Честно говоря, такие поездки некоторым образом даже выматывали. А здесь я два месяца провел в стенах Горненского монастыря, совершал богослужения практически ежедневно, если не утром, то вечером обязательно и наоборот. И ходил только в храм, трапезную, келью. За два месяца несколько раз покидал территорию, когда выезжали к святым местам в Старом городе: гроб Господень, гробница Божией Матери в Гефсимании.

Многие святые места я в этот раз не посетил, но я почему-то не вернулся с чувством, что я что-то не увидел, что-то потерял, потому что 40 дней провести в храме на молитве, тем более на Святой земле, это дорогого стоит. Благодарение Богу и благодарность нашему владыке, что он нашел возможным меня туда отправить.

— Что чувствовали, когда видели такие святыни?

— Первая мысль, что это нереально, что это происходит не со мной, что этого не может быть. Это же детские мечты, и вдруг ты здесь стоишь и тем более участвуешь в богослужении. Обычно там бывает многолюдно, сотни людей, священников, а тут, в связи с известными событиями, — владыка, два священника, два диакона и полупустой храм Воскресения Господня… ночная служба, тишина. И вот он — Гроб Господень, вот камень, на котором сидел ангел. Это просто что-то невероятное.

И нет ощущения, что ты вдалеке от дома. Есть чувство, что здесь тоже дом, где тебя любят, кто-то о тебе заботится. И вот как-то уверенность такая появилась у меня. Даже когда пришли эти тревожные дни, у меня не было паники, расстройства. У меня почему-то была уверенность, что ничего не случится.

Мы не особо ощутили, что ситуация в стране изменилась. Конечно, какие-то там предписания по безопасности поступали к руководству монастыря, к матушке игуменье. Но обычная жизнь обители ни на минуту не прекращалась: богослужения, послушания у сестер, даже паломники приезжали, несмотря на сложные обстоятельства, даже посещали святые места.

Боевые действия шли на отдалении, иногда мы слышали вдалеке какие-то раскаты, но, слава Богу, пригородов Иерусалима, а Горненский монастырь — пригород Эйн-Карем, это не коснулось. И богослужение, и вся жизнь монастыря продолжалась обычным образом.

Но, конечно, все это подвигло нас к молитве более сильной, в том числе мы читали молитву о мире в Святой земле, которую мы повсеместно читаем в Великую субботу, накануне Пасхи. Там матушка благословила совершать ее ежедневно каждой сестре и всем, кто в монастыре. К сожалению, история показывает, что мира в Святой земле было очень мало.

Но все равно мы надеемся, что Господь свой мир пошлет и на Святую землю. Хоть там все и непросто, но это не выше человеческих сил — достичь мира. Просто нужно быть к этому готовым со всех сторон.

Владыке, который служит в Газе, хотели коридор для спасения организовать. Он сказал: «Спасибо, но пока здесь есть христиане, хотя бы один, я тоже должен быть здесь. Я буду здесь, потому что это мой дом». Вот это пример современного подвижника. Можно быть высоким богословом, можно быть оратором прекрасным, а можно просто в критической ситуации поступить так, что твое имя запомнят. И самое главное, Господь похвалит за такой поступок.

Мне кажется, молитвами таких людей, которые есть в разных точках мира, мир и стоит. Как Силуан Афонский говорил: «Благодаря монахам на земле никогда не прекращается молитва; и в этом польза всего мира, потому что если прекратится молитва, то мир погибнет».

Допустим, мы все ложимся спать, а Афон встает на молитву — все 20 монастырей, кельи, скиты. Когда засыпаешь с мыслью, что где-то идет молитва, немножко даже совестно засыпать (улыбается).

«Когда не знаешь, как поступить, иди в келью, и келья тебя всему научит»

— Стало ли больше людей в храмах с началом СВО? Говорят, на войне атеистов нет…

— Если человек соприкоснулся с войной, со всеми теми скорбями, которые она с собой несет, мне кажется, это его должно подвигнуть прийти к вере.

Будем надеяться, что Господь пошлет мир и победу нашему Отечеству. Потому что люди в расцвете сил уходят, многие отдают жизнь для того, чтобы другие могли жить спокойно, — это, конечно, подвиг великий, подвиг, который Церковь всегда благословляла во все времена, во все эпохи, но, тем не менее, мы все желаем мира. И верующие, и неверующие в этом едины.

— Священнослужители, которые ездят в зону СВО, рассказывают, что многие бойцы там принимают крещение.

— Выясняется, да, что многие прожили здесь довольно большой отрезок жизни и не задумались о том, чтобы стать православным, покреститься. Да и у мусульман, я думаю, схожая картина, потому что многие не соблюдали в повседневной жизни предписания ислама, а оттуда возвращаются уже с какими-то знаниями.

В Горненском монастыре в Иерусалиме одна из сестер рассказала, что ее родственник был призван на Донбасс. Потом у него кто-то из родственников скончался, его отпустили в краткосрочный отпуск, и он оттуда приехал такой подкованный — знает, как молиться, пошел на кладбище, священника позвал, сам подпевает, а до этого обычный мальчишка был, ничего не хотел знать религиозного. Там не просто стал верующим, а воцерковился и сам все понимает, и родным объясняет, как нужно. Видимо, ему нужно было попасть в зону СВО, чтобы прийти к Богу. Он просто стал другим человеком, мы, говорит, все удивляемся.

Такие времена всегда очень скорбные, но нас здесь это подвигает на то, чтобы быть более строгими к себе и более сильными в молитве, не расслабляться и не предаваться лености.

Мы в монастыре ежедневно поминаем воинов — поименно тех, кого знаем, и общими словами всех. Особое прошение — молитва о святой Руси — ежедневно совершается во всех храмах с благословения Патриарха.

Конечно, читая молитву, каждый вздохнет о чем-то своем: и священник, и монах, и прихожанин. Сейчас уже ситуация такая, что нет, наверное, семей, в которых родственник или знакомый не был бы как-то связан с СВО.

— О чем вы мечтаете?

— Честно говоря, земных каких-то желаний уже, наверное, и нет. Дай Бог, только вот жизнь закончить в мире, по-христиански. Сколько уж Господь даст, чтобы была возможность молиться, совершать богослужения и все-таки попытаться достойно донести свой крест христианский, монашеский. И чтобы, глядя на меня, люди не разочаровались в церкви, в монашестве.

С юности были мечты стать подвижником, но как это осуществить… мне кажется, надо начать с поисков тишины каждому, и мне в том числе. Когда не знаешь, как поступить, иди в келью, и келья тебя всему научит. Отключи все контакты с внешним миром хоть на короткое время, и ответ ты получишь.

Честно говоря, планов я не строю никаких. Благодарю Бога за прошедшее, за сегодняшний день. Именно сегодняшний день мы должны как-то употребить на пользу себе и окружающим. Священники должны пользу Церкви принести, Отечеству, людям. И дай Бог, чтобы все верующие получили в Церкви то, что за чем они приходят. Чтобы все их молитвы были услышаны, не только те, повседневные наши желания, но и самое главное желание вечного спасения всем.

Сейчас настало время молиться не только о чем-то своем, частном, близком, наверное, пришло время усиленно молиться обо всем роде человеческом. Чтобы Господь явил свою милость и дал возможность нам окончить свою жизнь и многим поколениям после нас достойно по-христиански в соединении с Богом.

Беседовала Светлана БЕЛОВА