Епископ Елабужский Иннокентий: «Строителем домов не стал, но пытаюсь стать строителем душ человеческих»

— Добрый день, владыка. Прошел ровно год с момента Вашего назначения на должность викария Казанской епархии, и наши читатели хотели бы поближе познакомиться с Вами, узнать о Вашем происхождении, семье…

— Я родился и вырос в Пятигорске, во младенчестве был крещен. У меня совершенно простая семья. Мама продавец, отец — разнорабочий. Моя семья никогда не была религиозной. Нельзя сказать, что они люди неверующие, имя Божие никогда в нашей семье не хулилось. Рос я обыкновенным советским ребенком, был октябренком и пионером, как и все в то время.

— Как же вы пришли к вере?

— Я думаю, здесь я пошел по стопам мытаря Закхея, который наверняка имел долю любопытства, когда полез на дерево, чтобы посмотреть на Христа, и через это любопытство с Ним соприкоснулся.

У меня в жизни тоже было такое «любопытство». Родители отца жили в новом микрорайоне Пятигорска, а мы — в старом городе, в центре. И когда мы долго задерживались у дедушки с бабушкой, то на такси всегда проезжали мимо храма, одного из четырех в тогдашнем Пятигорске, и меня просто заинтересовало самое красивое здание. Я не имел никакого представления ни о храмах, ни о вере, хотя знал, что я крещеный. Крестик мой хранился у мамы в тумбочке, но я не мог носить его, а уж тем более говорить, что я верующий.

Когда мне было десять лет, любопытство все же победило, и я зашел в храм. Даже точно помню день, когда это случилось, — в храме раздавали печеных жаворонков. Теперь-то я знаю, что это праздник Сорока Севастийских мучеников, но тогда для меня все было в диковинку. В храме шла служба, я стоял в сторонке и с интересом наблюдал за происходящим. Смотрю, все пошли к священнику, в руках которого чаша, я тоже пошел. Тогда, конечно, не знал, что это Причастие.

Я причастился, и тут же наши знаменитые церковные бабушки-белые платочки меня «цоп», и в уголок. Начали спрашивать, кто я и что, постращали, мол, без исповеди нельзя причащаться. «Это большой грех», — говорили они. Я расплакался. Священник, который причащал нас, это увидел, занес чашу в алтарь, подошел, взял меня за руку и отвел на ту часть солеи, где обычно поет хор. Она отгорожена иконами, и в этот день там никого не было. Батюшка сказал: «Ты постой, меня подожди» и ушел заканчивать службу.

Потом мы с ним долго разговаривали. Наша разница в возрасте составляла сорок лет, мне десять, ему пятьдесят, а он разговаривал со мной на равных — не снисходя до моего уровня, а именно как с ровесником. И с такой отеческой теплотой. Не знаю, в какой момент беседы это случилось, но я ощутил какой-то переворот в душе, почувствовал себя нужным здесь, нужным этому человеку. При этом священник меня ни в чем не убеждал, не говорил: «Приходи к нам, только здесь тебе будет хорошо», нет. Проповеди не было, была просто беседа. И после того, как я ушел, мне всегда хотелось туда вернуться. В общем, говоря светским языком, в храм я пришел сам. Но разумеется, как человек верующий, я понимаю, что таким путем меня привел в Свой дом Господь. Так я начал ходить в церковь постоянно. Конечно, я не мог дома сказать об этом, и домашние узнали совершенно случайно. Мне очень нравилось стоять на службах, слушать богослужение. В храме было хорошо. Я очень полюбил службу. Всегда трепетно к ней относился…

— Это ощущается до сих пор, когда Вы совершаете богослужение…

— В начале церковного пути мне повезло встретиться с удивительными людьми. Многие прошли гонения, лагеря. Один священник отсидел в лагерях десять лет просто за то, что был иподьяконом у владыки, которого арестовали. А ему было всего восемнадцать лет.

Другой батюшка очень любил проповедовать. И был уполномоченный в Ставропольском крае, который требовал, чтобы проповеди отдавали на проверку. Только после того, как он ставил визу, можно было произносить речь. А священник говорил: «Я выйду, смотрю: полный храм и скажу (проповедь). А кто-то стоит и слушает». Человек потрясающей эрудиции обладал даром слова, а его только по убогим селам отправляли служить. И когда на кафедру пришел его однокурсник по семинарии, поставил его в храм, в который я как раз и пришел. И сказал: «Пока я здесь служу, ты будешь настоятелем» (прим. ред. — речь идет об архиепископе Антонии (Завгороднем)). На протяжении пятнадцати лет служения этого владыки он был настоятелем храма, его не трогали. Владыка мог за него заступиться. Это как раз тот священник, отец Анатолий, с которым я впервые повстречался. Когда я уже поступал в семинарию и искал дату крещения в архивных записях, оказалось, что именно этот священник меня и крестил.

— Да, удивительная история. Когда же Вы начали алтарничать?

— У отца Анатолия (речь идет о митрофорном протоиерее Анатолии Лобкове — Прим. ред.) была хорошая практика. Он никогда не заводил нас сразу в алтарь. Ни тех, кто пришел в одно время со мной, до меня и даже после меня. Сначала было нужно постоять в храме, потом на клиросе почитать. У нас была пономарка с входом с улицы, и какое-то время мы только там находились. А потом уже как великая честь — зайти в алтарь, помогать по службе. Т.е. к алтарю сразу воспитывалось благоговейное отношение: это Святая Святых. Если мне приходится кого-то приводить, то стараюсь придерживаться такого же мудрого подхода.

Наверное, где-то года два я был просто прихожанином. Тогда не было мобильной связи. Дома думали, что я у бабушки, бабушка — что я дома. А я ходил в храм. И вот однажды на Пасху меня там и увидели — с тех пор в школе стали знать, что я хожу в церковь. Вызвали маму. Не все мои одноклассники понимали, что происходит и в чем мой «проступок»: я же не поменялся, вел себя так же. Но насмешки были. И из пионеров исключили.

— Помимо посещения храма, у Вас были еще увлечения в детстве?

— Я все время хотел быть строителем. Мы жили в районе новостроек. И понятно, когда наблюдаешь, как дома вокруг растут, это впечатляет. Не мог определиться, кем быть — каменщиком или машинистом башенного крана. Хотя с детства боялся высоты. Строителем домов не стал, пытаюсь стать строителем душ человеческих.

Еще очень любил слушать классическую музыку, несмотря на свой юный возраст. Я доставал нашу учительницу пения и музыки тем, что в свободное от уроков время приходил и просил ее поставить классику. Я очень благодарен и своей учительнице истории, которая привила любовь к своему предмету.

Очень любил читать, причем литературу для гораздо более старшего возраста. Первая моя книга — автора, которого сейчас «громлю» — Валентина Пикуля. Через него пришел к истории, хотя потом понял, что это просто романы исторического невежества, заказные.

Еще одна любимая тогда книга — «Проклятые короли» Мориса Дрюона. Благодаря этому автору, помимо истории России, я люблю историю Франции. Потом, конечно, были более серьезные книги, особенно когда в семинарии учился. Исторический деятель, о ком я люблю читать и чью судьбу исследовать, — Наполеон. Хотя он человек, может быть, и своеобразный, когда-то враг нашего Отечества. Но, во всяком случае, у него есть чему поучиться.

К сожалению, я никогда не увлекался спортом и очень жалею об этом. Как и все, стекла разбивал в школе. Все было как у нормального советского ребенка.

— Когда же открылось Ваше воцерковление, изменилось отношение в семье?

— В семье нет. Каждый мой этап церковного становления сопровождался принципом мамы и отца: «Нравится, и хорошо. Только потом не жалей». Может быть, они считали, что это отроческое увлечение, которое с годами пройдет. Когда оно не прошло, когда встал выбор, куда идти после школы, — для меня ответ был однозначен. Хотя думал: может быть, в институт сначала пойти, а потом уже в семинарию. Но мой духовник настаивал, что нужно семинарское образование. Было неизвестно, сколько эта оттепель религиозная продлится, поэтому важно было успеть окончить семинарию, а потом уже и светское образование получить. Но как оказалось, не успел, некогда было. И когда встал выбор в отношении монашества, был тот же принцип: чтобы потом не пожалеть. Препятствий со стороны домашних — не только от родителей, но и бабушек и дедушек, дядей и тетей — я не видел. Видел понимание.

— Что тогда представляла из себя семинария? Насколько было сложно поступить, учиться?

— Когда я поступал в Ставропольскую духовную семинарию, это был в каком-то смысле провальный год. Если до нас поступало по восемьдесят-сто абитуриентов, у нас был шестьдесят один человек. Считалось, что мало, что наш год — «яма». Но поступать было сложно, претендовало два человека на место. Брали еще три-четыре кандидата, которые вроде по баллам не очень, но было видно, что будут учиться, не бросят. Мы же все пришли из антирелигиозной среды, многие уходили, не из-за того, что не справились или безбожники, просто понимали, что это не для них. На их взгляд, быть прихожанином в храме, помогать в церкви лучше, чем взять крест, а потом его сложить. У меня есть однокурсники, которые ушли со второго или третьего курса, но ходят в храм. Есть те, кто дошел до конца, но священство не принимал. Помогают в приходах, работают в епархиях.

— Чем запомнилась учеба в семинарии?

— Когда я учился в семинарии, я иподиаконствовал у митрополита Ставропольского и Владикавказского Гедеона. Поэтому нужно было совмещать и то, и другое. Это, безусловно, отнимало время. Кроме того, было непривычно, что нужно жить не дома. Нас было всего четыре курса, сто десять человек. Шел ремонт. Нас поселили в один корпус, мой курс жил в актовом зале.

Когда уже сам преподавал в семинарии, говорил студентам, вы не представляете, в каких условиях мы жили. Нормальной еды не видели, ведь это были кризисные 1990-е годы. Ездили по деревням, пели и проповедовали в храмах, за это давали картошку и другие продукты. Не хватало учебников: три книги на класс из тридцати двух человек. И нам один хороший чтец читал на самоподготовке, а мы конспектировали. Было искреннее стремление учиться.

— Были интересные педагоги, которых невозможно не вспомнить?

— Мне были интересны не молодые преподаватели, а послевоенное духовенство, которое вышло из семинарии.

Справка: Ставропольская духовная семинария открыта вновь 15 ноября 1946 года архиепископом Антонием (Романовским). В июне 1960 года, в период хрущёвских гонений на Церковь, семинария была снова закрыта. Возродилась трудами ставропольских архиереев: архиепископа Антония (Завгородного)и митрополита Гедеона, первоначально в качестве Ставропольского духовного училища имени святителя Игнатия Брянчанинова. Официальное открытие состоялось 16 февраля 1989 года. 20 июля 1990 года решением Священного Синода Русской Православной Церкви получила статус духовной семинарии. С 2007 по 2015 год именовалась также «Ставропольская православная духовная семинария».

Ставропольская семинария в годы революции закрылась, и открылась только после войны. И вот духовенство этого периода было очень интересным для меня. Своеобразные люди… Некоторые в чем-то даже циничные, но более вольные. Мы, может быть, тогда и осуждали их за какие-то, как нам казалось, личностные недостатки. Потом, когда повзрослели, поняли: мы-то пришли к вере, когда двери были открыты, а они — когда в них плевали, камни кидали. И они прошли этот путь.

— Вы поддерживаете сейчас отношения с педагогами, с однокурсниками?

— Некоторые преподаватели потом стали коллегами. С однокурсниками почти со всеми общаюсь. С некоторыми связь потеряна из-за расстояний. Например, один из однокурсников служит в Русской Православной Церкви в Италии, кто-то — в Литве, в Ставропольском крае, Краснодарском, Ростовской области...

Из преподавателей большинство уже ушли, одному, отцу Алексию Парфенову, восемьдесят пять лет, другому — восемьдесят семь. Священник, благодаря которому я пришел в Церковь, отец Анатолий, тоже служит в Ессентуках. С ним я поддерживаю связь. Радуюсь возможности вместе послужить в воскресный день. Отец Павел Рожков, он 1933 года рождения, — старейший настоятель Ставропольского края.

— Вы сразу же после окончания семинарии остались преподавать?

— Когда учился на третьем курсе, выбыл один преподаватель по Богослужебной практике и чтению. И меня поставили преподавать первому и второму курсу. Где-то с того времени, с перерывом на один год, когда служил во Владикавказе, преподавал в общей сложности двенадцать лет — до 2010 года.

— Вы, как курсовой наставник подготовительного отделения нашей семинарии, видите разницу между студентами тех лет и современными?

— Несомненно, они более «продвинутые», чем мы. Если я одним пальцем текст набираю, они — с закрытыми глазами. За счет того, что они на «ты» с интернетом, ребята более информированы, чем я. С другой стороны, есть и опаска в отношении этой информированности, ведь информация может и навредить.

Я себе поставил цель, чтобы в отношениях с педагогом, куратором они не испытывали того недостатка общения, что был у нас. Я не стараюсь быть назойливым, но, коли мне дал такое послушание владыка, я даже благодарен.

— Вы, как многие наши студенты, очень рано начали служить иподиаконом…

— Я поступал, уже будучи иподиаконом. У владыки Гедеона (митрополит Гедеон, в миру Александр Николаевич Докукин, с 1990 года — митрополит Ставропольский и Владикавказский — Прим. ред.) мама жила в Кисловодске, я жил в Пятигорске, там расстояние небольшое — сорок километров.

И когда владыка уезжал в Кисловодск, брал с собой одного-двух иподиаконов, которые были также родом из Кисловодска, чтобы они могли проведать своих родителей. И один из них был из Пятигорска, из нашего храма. И он владыке предложил, «когда будете приезжать вот на «жезл» можно мальчика взять». Так и познакомились. На момент поступления в семинарию я уже два года иподиаконствовал.

Когда я поступал в семинарию, митрополит уже меня знал. Правда, никак не влиял на мое поступление.

— Владыка Гедеон, конечно, удивительный человек…

— Митрополит Гедеон, владыка Феофан... Это люди, за встречу с которыми я благодарен Богу. Каждый из них оставил яркий след в моей жизни. Повторюсь, мне с людьми везло, в том числе и до семинарии. Анатолий Лобков, отец Иоанн, о котором я уже говорил, отсидевший десять лет за веру и рассказывавший удивительные истории из своей жизни. Были и миряне, просто удивительные люди, с жизненным подвигом христианским.

— Как Вы познакомились с владыкой Феофаном?

— Владыка Феофан на Ставрополье пришел на смену Митрополиту Гедеону. Интересный момент: Владыка неоднократно подчеркивал, что рекомендацию в семинарию ему давал Владыка Гедеон.

…Владыка Гедеон скончался в марте 2003 года, Владыка Феофан приехал в мае после Синода. Мы немного знали его, потому что он пару раз приезжал к владыке Гедеону в Ставрополь. Для меня он не был новым лицом. Для тех, кто был настоятелем, благочинным, все в жизни поменялось кардинальным образом. Мне приходилось с владыкой ездить на приходы, наблюдать, как он себя ведет с людьми, выстраивает отношения с властью. Это пригодилось, когда он назначил меня на приход. С владыкой Феофаном я служил и в Ставрополье, в кафедральном соборе, когда был ключарем, в приходах епархии (Новоалександровск — полтора года), потом меня назначили в Северную Осетию — это был маленький период, десять месяцев, но очень для меня плодотворный и полезный. С того времени осталось много друзей.

В марте 2011 года, когда владыку Феофана переводили на служение в Челябинскую область, я получил в воскресенье от него приглашение поехать с ним, а во вторник был уже с документами и готов к отъезду (28 марта 2011 года Владыка Иннокентий был переведён в клир той же епархии, а 2 апреля 2011 года уже был назначен наместником в Свято-Симеоновский собор города Челябинска — прим. ред.).

— Вот такие важные решения, согласитесь, нельзя же принять сиюминутно?

— Знаете, когда я принял решение стать монахом, мне было всего двадцать лет. Я не знал, как дальше сложится моя жизнь. Когда советовался с отцом Анатолием, он говорил: «Я женатый священник, у меня дети. А это твой выбор. Но запомни, что если ты примешь монашество, то последнее прошение будет, чтобы тебя постригли в монахи. Все, больше ты ни о чем просить не сможешь». Я долго думал, отступать было некуда. Но решил. С тех пор для меня решения принимаются так: если я нужен — собрался и поехал. Ощущение, что ты нужен, окрыляет.

— Вы имеете возможность сравнить совершенно противоположные места: Кавказ, Челябинск, Магнитогорск, Казань. Как Вам Казань?

— Казань для меня город не новый. Бывал здесь раньше. Но одно дело приехать послужить и посмотреть со стороны, другое — прочувствовать. Город со своим колоритом, своим подходом к жизни, людьми, богатой культурой, историей. Здесь нет такого: вот здесь русская культура, здесь — татарская, они переплелись. Первое, что меня поразило, — взаимное уважение друг к другу. Мы разные по религиозным воззрениям, но одинаковые по отношению к земле. Я всегда придерживаюсь такого принципа: если человек нуждается в моей помощи, независимо от его религиозных убеждений, помогаю. Здесь же так. И если я чем-то могу быть полезен семинарии, епархии, республике, я готов отдавать.

— У Вас много послушаний, какие были для Вас новыми, требовали много усилий, особенного подхода?

— Много послушаний — это хорошо. Нет времени отвлекаться на греховные мысли. Для меня было новым — стать архиереем. Когда меня спросили, шел шестой год моего служения в Магнитогорске, и я сказал, что не ощущаю себя архиереем, а ощущаю священнослужителем. Но к этому статусу нужно просто привыкнуть, помнить, что есть начальник — митрополит, и с ним согласовывать свои идеи.

— С владыкой Феофаном Вы соработничали с Челябинска?

— Есть люди, которые не меняются — в положительном смысле. Владыка Феофан относится к таким. Если на Кавказе долгое время не двигалось с мертвой точки решение вопросов, приезжал владыка Феофан и все разом решалось. В Челябинске было то же самое. Помню, была огромная проблема в Челябинске: органный концертный зал города был размещен с 1980-х годов в храме Александра Невского. С начала 1990-х годов до 2011 года духовенство и миряне просили о возвращении храма, проводили крестные ходы — все без результата. По приезду владыки все кардинально поменялось — в кратчайшие сроки. Храм вернули и согласовали реставрацию, сейчас там совершаются богослужения, а под концертный зал, по настоянию владыки, администрация города построила новый органный зал.

В первые месяцы мы ездили по приходам, и у меня было ощущение, что вернулись в 1990-е: разрушенные церкви, недостроенные, некогда великолепные храмы в руинах. Были храмы, в которых сохранились росписи, необходимо было только вставить окна, поменять крышу. Никому не нужны были храмы. И владыка обратил внимание на эти храмы, ездил по селам, порой наугад: едет в один храм, по дороге еще пять-шесть находит. Местное духовенство из Челябинска даже не знало, что у них в области есть такие церкви.

…Владыка взялся восстанавливать храм Покрова Божией Матери в селе Большой Куяш на берегу озера. Их там два храма в общем-то один — зимний, другой летний. Храмы были в плачевном состоянии, но были стены, своды. Сам храм — памятник Отечественной войне 1812 года. То, что было и стало, — небо и земля. Нашлась некая оперная певица, которая родилась в этом селе. Узнала, благодаря информационной работе владыки, о храме и стала финансировать его восстановление.

В селе Булзи, где стоит огромнейший храм (село в Каслинском районе Челябинской области — прим. ред.), владыка решил основать женский монастырь. Нашел монахиню, выкупили дом, создали общину, храм восстановили. Сейчас там службы идут. За три года владыкой основыны два женских монастыря: этот и в самом городе Челябинске. Он положил началу мужскому монастырю в Челябинске, уже в конце служения там.

Потом организовал проект строительства кафедрального собора в Челябинске. Расширенный кладбищенский храм-часовня — это был кафедральный собор города, очень маленький. Такие я видел только в начале 1990-х годов.

Первым делом владыка добился выделения прекрасного места, инициировал проект по типу Исаакиевского собора. Когда владыка уезжал, уже начинали делать фундамент. И место хорошее. Тогда конечно говорили плохое место — окраина города, впереди уже степь. Сейчас, когда собор вырос, вокруг построены дома, храм уже находится в центре жилого массива.

Есть на севере Челябинской области закрытый город — Снежинск, там тоже не было храма. В его строительстве помог хорошо известный общественный деятель и политик Сергей Кириенко, который много лет дружит и плодотворно сотрудничает с владыкой Феофаном. Он помог согласовать выделение земли и постройку храма. Владыка с ним недавно встречался, вспоминал стройку и благодарил за сотрудничество. И таких моментов у владыки много и на Урале, и здесь.

— Как Вы, владыка, отдыхаете от своих немалых трудов?

— Вы знаете, если мне удается вечером прогуляться по набережной — это для меня настоящий отдых.

— Что Вас за это время особенно поразило в Казани и запомнилось?

— Я помню один случай, который меня действительно поразил. Я часто сам хожу в магазин за продуктами. И как-то раз в магазине наблюдал такую картину: две женщины русская и татарка хотели купить одну вещь в единственном экземпляре. И стояли, рядились, кто из них ее купит. Саму ситуацию я не помню, почему я так сказал в шутку «вы еще подеритесь». А они мне чуть ли не хором: «мы в Татарстане мирно живем, никогда не деремся». При этом женщины, очевидно, друг друга совершенно не знают. С одной стороны, это комичная ситуация, а с другой стороны меня поразило, как они единодушно выразили это мнение. В этой, кажется, житейской ситуации, видна колоссальная работа руководства республики, священнослужителей, как православных, так и мусульман. Простой обывательский момент, но он ярко свидетельствует о взаимопонимании и взаимоуважении, которые есть в Татарстане, и я благодарен Богу, что мне довелось продолжить свое служение на этой благословенной земле.

— Спасибо, владыка, за Ваше интервью и искренность в ответах.