Митрополит Феофан: главное чудо я видел в Беслане

Через 40 минут я уже был там

2004 год, 1 сентября — это День Республики Кабардино-Балкарии. Мы закладываем новый кафедральный собор.

Кто такие мы? Бывший президент Кабардино-Балкарии, ныне покойный Валерий Мухамедович Коков, полпред в Южном федеральном округе Владимир Анатольевич Яковлев, губернатор Ставропольского края Александр Леонидович Черногоров и многие другие знатные и статусные гости.

Торжественный момент: всё очень красиво, прекрасная погода. Совершаем чин закладки, поет хор. Проходит минут 40, и вдруг я вижу, как из числа охраны подходят люди к Яковлеву, затем к Кокову. Вижу встревоженные лица, спрашиваю, что случилось, и тогда мне говорят, что террористы напали на школу в Беслане.

Минута растерянности: как быть? Практически мы совершили всё, что должны были — дальше программа по празднованию Дня Республики.

И тогда я обращаюсь к Кокову и говорю: «Не знаю, кто как, но я не имею права оставаться здесь. Я должен быть в Осетии, в Беслане». Сажусь в автомобиль, и через 40 минут я уже там.

— Что Вы там увидели? Вообще, как это было?

— Я увидел смятение: бегут люди со всех сторон, вопли. Плачут женщины. Я увидел мужчин с берданками, еще с каким-то оружием в руках. Окаменелые лица кавказских мужчин — они ведь бойцы по натуре… Никто ничего не может понять. Я бы сказал, некий хаос.

Я добрался до здания, где местная власть заседала, там уже были военные, представители власти, работал штаб. Это была самая опасная минута, потому что все эти, мягко говоря, не так уж и вооруженные люди и обезумевшие женщины — матери, бабушки — рвались к школе, но уже было известно, что там до зубов вооруженные террористы.

Я понял: надо идти

Главная задача стояла — не дать произойти бойне. Солдаты смогли как-то эту волну остановить, а дальше — работа штаба.

Слава Богу, люди не пошли к школе, а собрались все неподалеку, в Доме культуры. Когда стали поступать трагические сведения о том, что террористы начали расстреливать мужчин и выбрасывать в окно со второго этажа, можете представить себе, какое у всех было состояние…

Конечно, работали спецслужбы. Когда выяснилось, что у террористов огромное количество оружия — тяжелого стрелкового оружия, взрывчатых веществ, естественно, возникла паника.

— Получается, с поступлением информации и пониманием, кто там находится и как они вооружены, и чем это может закончиться, людям становилось еще страшнее?

— Конечно…

Очень важным на тот момент было это общение с близкими — с матерями, отцами детей, которые там, в стенах школы. Когда собрались все в Доме культуры, я понял одно: с ними надо общаться, они на грани срыва — представьте, там их дети, их близкие, а они в полной неизвестности…

И я принимаю решение ходить и беседовать с этими людьми. Примерно каждые 1,5-2 часа я приходил в Дом культуры и, насколько это возможно, молился, рассказывал, утешал, беседовал, чтобы снять этот неимоверный стресс.

Еще раз говорю: самое опасное — то, что люди уже знали, что расстреливают. Знали и родственники тех, кого убили. Мало того, что расстреливали, так еще и выбрасывали в окно, не давали подойти и забрать тела. А за окном жара, духота…

«Альфа» нуждалась в поддержке

Когда спрашивают, сколько это длилось… Для некоторых — два с половиной дня. А для меня это совершенно четко — 52 часа. Всё это время из нас не спал никто. Помню, когда я ходил и беседовал с бойцами «Альфы» и других спецподразделений, с командирами, я видел, как они нуждаются в слове поддержки и духовном утешении.

— Вы упомянули о бойцах «Альфы». Те бойцы, ветераны сейчас, с которыми я встречался, до сих пор вспоминают, как вы принимали в этом участие. Что для них психологически было трудным в той операции?

— Я вам сейчас скажу то, что редко кто говорит. Ведь они, как профессионалы, знали, что самое важное — действовать быстро, стремительно и твердо, жестко. Но идет время, людей расстреливают… Поступает информация о том, что террористы уже развешивают эту «гирлянду» со взрывчатыми веществами там, куда загнали несчастных пленных. И бойцы готовы, но нет приказа.

И вот это бессилие… Они знали больше, чем кто-то находящийся где-то в далеких кабинетах. Я думаю, это их мучило больше всего. С одной стороны, они понимали, что могут, умеют и знают, как выполнить свой долг, но ведь, как военнообязанным, им нужен был приказ. Я думаю, это тоже одна из самых трагических минут для бойцов «Альфы».

Потом случилось то, что случилось… Это пусть специалисты говорят, что конкретно тогда было, но я никогда не забуду — 13:05, произошел взрыв, и стало ясно: большая беда. Началась атака, и ринулись бойцы. Дальше ждать было нечего, они были готовы.

Никогда не забуду, как буквально за несколько минут до этого я беседовал с командиром, подполковником Дмитрием Разумовским. Это тот самый герой, который погиб. Вот только мы с ним говорили, и буквально через 20 минут его приносят убитым…

Когда вынесли тело, даже не на что было положить. Нашли две табуретки, доски, положили. Я закрыл ему глаза и начал совершать первую заупокойную молитву. Это было нечто трудно вообразимое…

А бой продолжался, бой без правил. Без правил! Они, конечно же, могли бы очень быстро ликвидировать эту банду, но стояла и другая задача — спасти как можно больше людей. Поэтому когда обвиняют конкретно бойцов, никогда не соглашусь. Я видел, насколько это честные, смелые и профессиональные были люди. Вопросов будет много всегда, но эти вопросы, наверное, более серьезного характера.

— Владыка, мы неоднократно поднимали этот вопрос: почему так получилось, что бойцы погибли? Для меня ответ очевиден — если бы они не защищали детей, а просто уничтожали боевиков, столько бы потерь не было. Но не было бы и столько спасенных детей.

— Это то, о чем я вам и сказал — потому что это был бой без правил. Ради спасения большего количества детей и взрослых, находившихся в школе, бойцы пожертвовали собой. Они не воспользовались возможностью сохранить себе жизнь, применяя в честном бою воинское искусство. И всё только ради спасения детей, еще раз повторяю. Потому что мы всегда умны задним числом — «а вот если бы…» И если бы погибло еще больше, мы опять бы обвиняли: «А не надо было». Поэтому вот это «если бы» не всегда дает адекватный ответ на то, что было конкретно в те минуты.

И владыка побежал

— Когда происходили те события, мы все смотрели телевизор и видели, что вы тоже были одним из тех, кто выносил детей. И до этого еще стали известны на всю страну, так как вели переговоры с террористами. Расскажите об этом подробнее.

— Когда произошел взрыв, и я закрыл глаза Дмитрию Разумовскому, потом увидел, что люди бегут, ведется ураганный огонь, непонятно, кто, где и в кого стреляет. Ясное дело, я не мог остаться в стороне. Кто-то говорит: «Вы следите, чтобы владыка никуда не побежал…»

Но владыка побежал. И когда я вошел в спортивный зал, увидел нечто страшное — повсюду крик, стоны, кровь, всё горит, кругом стреляют. Увидел мальчишку — наверное, лет 14, лежит окровавленный. Я взял его и понес на выход через эту пробоину. У него выше колена была перебита нога, очевидно, были осколочные ранения и в другие части тела.

Никогда не забуду… Неподалёку стояла моя машина, мне помогли положить в нее мальчика, его голова была у меня на коленях. Едем — но в какой госпиталь? Мой водитель оборачивается и говорит: «Владыка, он умер». И сам весь такой белый. Кругом стреляют. «Езжай», — говорю ему очень жестко. Доехали. А как стали мальчика вытаскивать из машины, он застонал.

Я никогда в жизни не ощущал большего счастья, как в тот момент: вот, он был уже, кажется, мертвый, и вот он — жив.

Я видел веру как у Авраама

Эта трагедия должна всем нам без исключения дать урок, в том числе и тем, кто обязан нас защищать, и тем спецподразделениям, и тем, кто планирует нашу защиту. Самое важное — предпринимать очень четкие, спланированные действия, которые бы пресекали возможность террористам укрепляться и нанести еще больший урон, испортить жизнь многим.

— Владыка, вы рассказали о таких моментах, тяжело дальше говорить, но, тем не менее, как складывалась ситуация после трагедии? Потому что я знаю, что вы служили панихиду и молились абсолютно за всех — за погибших христиан православных, за мусульман. Вы общались с родителями, с теми, кто остался жив.

— Я об этом сейчас обязательно расскажу, но все-таки хочу вернуться немножко назад.

Меня поразила позиция Таймураза Мамсурова — на то время председателя парламента Северной Осетии. У него в школе в заложниках находились двое детей, девочка и мальчик. Помните, когда велись переговоры, и террористы вывели детей? Ему предложили освободить его сына и дочь. Никогда не забуду — это было при мне — как он говорил… Лицо сосредоточенное, потемневшее: «А как я буду смотреть в глаза моему народу, если я выведу сейчас своих детей, а сотни, которые там останутся, погибнут? Нет. И я, и мои дети, и мой род будут опозорены. Мы вместе будем с народом». И дети остались. Мальчик впоследствии получил тяжелое ранение в позвоночник.

Поэтому когда говорят: «Наши чиновники такие-сякие…» Я видел настоящего мужчину, и его поступок был, я бы сказал, жертвенный, геройский. Если хотите, это была и вера, как некогда Авраам, доверившись Богу, готов был принести в жертву своего сына Исаака.

И Господь сохранил и детей его, и честь и достоинство и парламента, и его как руководителя. Это говорит очень о многом.

Молились и за христиан, и за мусульман

Теперь — что было дальше. Я никогда не забуду те похороны. Уже дожди начались, погода испортилась. Для захоронений отвели место от действующего кладбища между Бесланом и аэропортом.

Представьте себе картину: десятки тысяч людей, стоны женщин и матерей, скупые слезы мужчин, и эти экскаваторы, «белорусы», копают могилы. Навсегда осталось в моей памяти это ощущение, что хоронят саму жизнь.

Начали опускать в могилы детей и взрослых, гроб за гробом. Я с духовенством служил панихиду. Там ведь были и мусульмане, и христиане. Сначала вроде подходил к крещеным, кратенько читали молитвы. Но потом вижу, что и там, и там просят подойти. И тогда я говорю: «Мы не будем сейчас разбираться. Мы пойдем по кладбищу и будем молиться за всех. Они предстоят перед Богом. Мы не будем разделять их на своих и на чужих. Богу виднее».

И я видел, что это было хотя бы малейшим утешением для родственников — что не прекратилась жизнь их близких этой земной трагедией, а они уже стоят чистыми душами перед Богом.

А дальше, конечно же, траур, траур и траур.

Когда мир начнет забывать об Осетии

Вы помните, как начали приглашать везде и пострадавших детей, и матерей — в Италию, во Францию, в Израиль, в Европу? Я понял тогда, что вот, случилась трагедия, весь мир всколыхнулся и обратился лицом к этому несчастному малому народу. Но так устроено человечество — пройдет небольшой период, и люди начнут забывать. Произойдет какая-нибудь новая трагедия или новое событие, и мир начнет забывать об Осетии.

И тогда я понял: надо создать реабилитационный центр, особенно для детей — пострадавших и выживших. Так появился совместный проект с Русской Зарубежной Церковью. Мы с архиепископом Берлинским Марком встретились и договорились, что построим при монастыре реабилитационный центр. Создали его очень быстро, и по сей день это востребованное место для реабилитации, хотя прошло уже 11 лет.

Помню, ко мне подошла одна женщина, мать, потерявшая двоих детей, и говорит: «Как мне быть? Полнейшее отчаяние, я так ждала, я так хочу детей…» А ей было уже за сорок. Я ответил: «Так помолимся, и Господь тебе пошлет». — «Как пошлет? Я уже как женщина, наверное, не смогу родить». Я говорю: «Давай помолимся». И что вы думаете? Проходит какой-то период, она мне сообщает: «Я жду ребенка». У нее родился ребенок! Кажется, по человеческим нормам, физиологическим, не могло бы быть, но Бог сильнее.

— Владыка, хотелось бы услышать от вас какое-нибудь пожелание. Что бы вы могли сказать нашим зрителям — в Москве, в России, в Осетии, в Татарстане, где вы сейчас служите?

— У меня есть одно пожелание. Лично для меня жизнь разделилась на до Беслана и после Беслана. И я бы хотел обратиться особенно к молодым людям. Сейчас идет процесс богоискательства. И если к вам будут подходить различные проповедники и говорить о Боге, но при этом сеять вражду и ненависть к другим, подталкивать к неким действиям экстремизма, ведущим к терроризму — запомните: такого Бога не может быть. Это сатанинские подходы. Потому что мы видим, к чему приводит ненависть к другим. Бог — это любовь. Бог — это милосердие. Бог — это правда и истина.

Из бесланской трагедии мы должны вынести самый главный урок. Не просто декларировать: «Мы не любим терроризм», но и создать такую среду, чтобы не было возможности, питательной почвы для таких уродливых явлений, как Беслан.