10 октября 1918 года председателем ЧК по борьбе с контрреволюцией на чехословацком фронте Лацисом был подписан ордер на обыск и арест священника Филарета Великанова, следующего в списке жертв безбожной власти. А 31 октября в журнале собрания Казанской Духовной Академии появилась следующая запись: «Перед началом заседания Преосвященный Ректор Академии сообщил о внезапной кончине эконома Академии, священника Филарета Иоанновича Великанова. Собрание, заслушав сообщение, пропело почившему "Вечную память"...»
Филарет Иоаннович Великанов родился 14 мая 1873 года в семье дьякона города Верхнего Ломова. Окончил Пензенскую духовную семинарию и указом Пензенской Духовной Консистории 7 октября 1891 года был определен на псаломщицкое место к соборной церкви города Нижнего Ломова. С 18 октября 1895 года состоял учителем Нижне-Ломовской воскресной школы. Однако, чувствуя в себе призвание к служению церковному, по собственному прошению 10 сентября 1896 года указом Духовной Консистории за №4261 был назначен на диаконско-учительское место в село Суркино Наровчатовского уезда, а 25 мая 1896 года епископом Пензенским и Саранским Павлом (Вильчинским) рукоположен во диакона к Христорождественской церкви того же села. 11 июня 1897 года указом все той же Пензенской Духовной Консистории Филарет Великанов был перемещен в село Большой Азяс Краснослободского уезда, а резолюцией Епархиального Преосвященного от 23 августа 1901 года (по предложению училищного правления) назначен экономом Краснослободского духовного училища.
2 марта 1904 года указом Пензенской Духовной Консистории отец Филарет был назначен диаконом села Оброчного Краснослободского уезда, в марте 1904 года — экономом Тихоновского духовного училища города Пензы, а 10 июня 1909 года — экономом Пензенской духовной семинарии. 30 октября 1916 года архиепископом Пензенским и Саранским Владимиром рукоположен в сан священника.
Отец Филарет был несомненно хорошим администратором, в пользу чего свидетельствует и последовавший в ноябре 1916 года перевод его в Казанскую епархию на должность эконома Академии (напомним, что в России существовало всего четыре Академии, и эконом одной из них, несомненно, был фигурой значительной). Кроме того, отец Филарет определяется священником Михаило-Архангельской академической церкви, что говорит уже о его пастырском таланте. Ведь в проповедях перед академической аудиторией нужно было быть и прекрасным оратором, и глубоко образованным человеком, чтобы не стать бледной тенью на фоне тех, чьи труды признаны и отмечены не только Россией, но и научным миром Европы.
Отец Филарет овдовел еще в бытность свою диаконом, и, будучи священником целибатным, все свои силы, знания и свободное время приносил на алтарь бескорыстного пастырского и административного служения. Последнее, связанное с материальными и денежными вопросами, требовало от него особой щепетильности и честности, и, как видно это из дел Правления Академии, отец Филарет удовлетворял всем этим требованиям и пользовался безусловным доверием и уважением академической корпорации. Вот и Московский Археологический Институт (бывший Императорский Московский Институт им. Императора Николая II) единогласно избрал 23 мая 1918 года отца Филарета в свои члены-сотрудники.
Февральский и октябрьские перевороты отец Филарет воспринимает как ужасные и несправедливые события, однако всецело полагается на волю Божию и продолжает свое духовное служение вопреки неизбежно надвигающемуся террору.
После месячного пребывания в Казани Народной армии и учредиловцев, большинство священников покинуло свои приходы, небеспричинно опасаясь за собственные жизни и жизнь своих домочадцев. Многие приходы стали обращаться в Епархиальный Совет, возглавляемый в первые недели после ухода белочехов молодым архимандритом Иоасафом (Удаловым), с просьбой найти им хотя бы временных настоятелей. Доходило до того, что некому было крестить и отпевать.
Поскольку значительная часть студентов Академии покинула город и начало учебного года откладывалось на неизвестные сроки, то Академия не так нуждалась в церковном окормлении и требоисполнении, как приходские церкви (тем более, что после взятия Казани по городу валялось множество неотпетых и непогребенных тел). Посему, когда заводской комитет рабочих при заводе братьев Крестовниковых обратился в Академию с просьбой разрешить отцу Филарету, как одному из немногих не бежавших с белочехами священников, временно исправлять службы и требы в Борисоглебской церкви, Академия и Епархиальный Совет дали такое разрешение. Отцу Филарету 10 сентября 1918 года за №1118 был выдан специальный Билет «в том, что ему разрешен отпуск для исправления треб в Борисоглебской церкви (в районе завода братьев Крестовниковых) с 11-го сентября сроком на один месяц», за подписью исполняющего обязанности ректора Академии профессора Виктора Ивановича Несмелова.
В свою очередь Заводской комитет 12 сентября выдал отцу Филарету удостоверение в том, что «предъявитель сего священник домовой Михаило-Архангелъской Академической церкви Филарет Иоаннович Великанов, временно приглашен для исправления Церковных служб и треб, касающихся священника, в Борисоглебскую церковь. С 1-го мая 1918 г. проживал в здании Академии, а с 10-го сентября 1918 г. до сего времени, проживает в церковном Борисоглебском доме».
В виду того, что большевики объявили массовую мобилизацию, действуя гораздо методичнее и жестче белочехов во всех отношениях (реквизиция, призыв, учет оставшихся офицеров, бывших полицейских студентов, преподавателей и священников, арест в чем-либо подозреваемых и всех «бывших» людей, карательные рейды в бунтующие против новой власти села и пр.). Собрание рабочих, желая оградить отца Филарета от призыва в Красную армию и от карательных мер (наивно полагая, что их мнение имеет какой-то вес для репрессивных органов) дало священнику 24 сентября 1918 года удостоверение, в «том, что он освобожден от мобилизации, объявленной Военным Комендантом города Казани приказом №4, согласно резолюции рабочих». Что говорить о той благодарности, которую питали рабочие к отцу Филарету, бывшему в тяжелый для них час утешителем и духовным отцом. Ведь многие из рабочих семей уже познали горькие плоды гражданской междоусобной брани. Отец Филарет был тем, кто провожал в последний земной путь убитых и скончавшихся и тем, кто крестил новорожденных... Он исповедовал и причащал, он молился о спасении жизней и спасении душ. Предчувствовал ли отец Филарет, что уже последние земные дни проводит в церковном служении (и что у него иное служение, иное свидетельство о Христе)? Был ли страх пред надвигающимся беззаконием или было великое молитвенное дерзновение: «аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое, аще востанет на мя брань, на Него аз уповаю».
10 октября 1918 года Лацис выписал ордер на арест отца Филарета Великанова, а 11 октября ему уже предъявили показания двадцатиоднолетнего Кузьмина, «коммуниста отряда ЧК», и Тимофея П., «взводного отряда ЧК», которые во время белочешского мятежа будто бы были опознаны Великановым, когда тот — вооруженный (!) — ходил по Академической слободке и требовал расстрела прятавшихся коммунистов. Свидетельство Кузьмина (до работы в ЧК служившего денщиком у генерала Воронова) могла якобы подтвердить одна женщина, но её «не оказалось в городе», показания же другого «свидетеля» и вовсе были опровергнуты его земляком (тем, что приютил скрывавшегося чекиста), заявившим, что во время осмотра квартир академических служащих Великанов не только не был вооружен, но и никому ни арестом, ни расстрелом не угрожал.
Сам священник не мог понять, как это можно требовать расстрела тех, кого он в глаза-то не видывал. Да и не ведал отец Филарет за собой никакой вины, поэтому и из Казани никуда не бежал, не скрывался.
В квартальный комитет Академической слободки он вошел как эконом академии, служащие и учащиеся которой в основном в этой слободе и проживали.
На допросе 11 октября отец Филарет так восстанавливал ход событий: в первый же день к нему пришли представители новой власти и пригласили его сопровождать их при обыске здания КДА. Перед этим отец Филарет послал студента известить проживающих в Академической слободе об обыске.
«В восточный корпус, — свидетельствовал священник, — я сам ходил, и предупредил об обыске ректора, секретаря Академии и других служащих, чтобы они не беспокоились. Во время посещения… квартир я был невооружён».
«Роль моя при обыске, — продолжал священник, — заключалась исключительно в удостоверении академических служащих и учащихся… При обыске никого не арестовали. Я был членом квартального комитета, и моя обязанность заключалась (в том, чтобы) будить жителей для дворовой охраны… я никого не опознавал, ни на кого не указывал из Советских работников и красноармейцев».
Более того, когда кучер сообщил отцу Филарету, что в конюшне скрывается один красноармеец — мусульманин, священник не выдал его, не желая быть хотя бы косвенным участником гражданской междоусобицы и принимать на себя грех в возможном пролитии крови. Священник только попросил, чтобы красноармеец покинул Академию, ввиду скорого в ней обыска. Но следователем этого услышано, конечно, не было…
Кузьмин обвинил отца Филарета еще в том, что во время юнкерского восстания в Казани, когда Кузьмин, будучи денщиком генерала Воронова, вдруг проникся сочувствием к большевизму и перерезал телефонный провод, отец Филарет, якобы заметивший сию акцию, донёс на Кузьмина, тот был арестован. Священник отверг всю эту бессмыслицу с революционным подвигом молодого чекиста, заявив, что «не видел, чтобы кто-либо перерезал телеграфную проволоку». Единственно, что он сделал такого, что может ему вменить советская власть, так это то, что, когда ему «было поручено собрать с Академического двора пожертвования на нужды «Народной армии», он это исполнил. Это признание отца Филарета в том, в чем его не обвиняли, но что могло бы стать главным против него обвинением лишний раз свидетельствует в пользу безвинности православного пастыря, не бегущего собственных дел, но и не берущего на себя несуществующих вин.
Последний «свидетель», некто Виктор Труль, по партийной принадлежности «сочувствующий коммунист» сказал немного. «… Про деятельность Великанрва во время белогвардейцев я не могу ничего сказать. До этого мне приходилось с ним сталкиваться на чисто хозяйственной почве и благодаря этому (чему? — А. Ж.) могу определенно сказать, что он по своим действиям (каким?! — А. Ж) не был сторонником Советской власти».
Насколько тяжелы были дни тюремного заключение в «Набоковке» (дом Набокова по ул. Гоголя, где первоначально разместилась ЧК, и в подвалах которого проходили расстрелы; до недавнего времени на стенах этих подвалов были видны бурые пятна крови) и томительного ожидания смертного часа, видно из чудом дошедшего до нас предсмертного письма отца Филарета, адресованного ректору Академии епископу Анатолию. Письмо отца Филарета состоит из четырех частей, причем каждая следующая составлялась в невыносимом ожидании скорого расстрела. Из этого письма видно, как развивается в душе осужденного к казни священника внутренняя борьба чувства усталости и растерянности от допросов и издевательств, с чувством пастырского достоинства и христианского смирения. Смирения до самоуничижения, до «незнания за собою добрых дел», до утверждения, что вся жизнь «пройдена в одних только грехах». В этих строках и сокрушение о жизни, и покаяние о прегрешениях, содеянных в ведении и неведении, и скорбь о больной матери, которую просто убьет известие о расстреле сына, и недоумение по поводу предъявленных обвинений… Но в этих же простых, спешно записанных строках — видим мы и величие духа одного из тех тысяч священномучеников, что в страшный век всеобщей апостасии явили нам подвиг свидетельства о Христе:
1) «Сегодня в среду 23-го (cт. ст. 10/Х — 18) я переведен за решетку, это признак того, что меня подготовляют к расстрелу. Но меня одно успокаивает, что я не виноват ни в одном предъявленном мне обвинении. Обвинения: что я выдавал и опознавал красноармейцев, подписывал смертный приговор Трулю и Морозу и т. п. Усердно прошу всех молиться обо мне. Сообщите матери при случае о моей (смерти)… Прошу Ваших молитв. Бог наказывает меня за мои грехи. Иду спокойно. Молитесь и не забывайте в Ваших молитвах многогрешного иерея Филарета».
2) (Число не помечено, вероятно, четверг). «Доживаю последние минуты. Тяжела жизнь в Набоковском подвале; смерть-то, пожалуй, и лучше. Хотел написать предсмертное прошение Зегеру (Вегеру? — А. Ж..) о выдаче моего трупа Академии для погребения, но, думаю, что бесполезно. Молитесь о мне, да простит Господь мои согрешения по Вашим молитвам, со мной вместе страдает священник из Услона, и, должно быть, одновременно со мною (предстанет. — А. Ж.,) пред Престолом Всевышнего. Начальник караула сообщил, что готовится пять могил невдалеке у Архангельского кладбища. Возьмите оправдательные документы к приходо-расходной книге, они в столе в ящике в кабинете. Пока, прощайте, дорогие и близкие.
3) (Тогда же и на том же листе) «Смерть меня не страшит, чем объяснить это? Тем ли, что я много пережил или тем, что мне уже надоел арест? И кроме того, меня поддерживает то, что из всех предъявленным мне обвинений, я ни в одном из них не виновен. Мой обвинитель — Кузьмин, которого я никогда даже не встречал. Что же касается остальных обвинителей…, то я собственно и не могу даже догадаться, чем я мог им досадить.
Молю и прошу Вас, Владыко, и всю Академическую корпорацию простить меня за все мои прегрешения, содеянные в ведении и неведении. Не забывайте меня в Ваших святых молитвах. Вся жизнь моя пройдена в одних только грехах. Добрых дел я за собою не знаю. Простите и молитесь за многогрешного раба Божия иерея Филарета».
В четвертой части письма отец Филарет уже совершенно спокойно просит епископа Анатолия распорядиться о сообщении родным и распределении оставшихся на квартире вещей.
4) «Удобнее всего написать письмо о мне брату, а не матери — адрес г. Краснослободск Пензенской губ., эконому Духовного училища Павлу Ивановичу Великанову. Ему можно написать все, что со мной произошло, а он уже постарается передать матери, предварительно подготовив её. Мать уже пожилая и больная; это известие может её убить. Ал. Дм. от меня передайте благодарность за все заботы и хлопоты обо мне. Передайте ему на память мою мягкую мебель. Ковры — в церковь, картины — передайте студентам. Сбережения, какие найдутся при помощи Правления Академии, т. е. по ревизии книг и по указанию о. Феофана, распределите так: 2/10 части сбережений — в Академическую церковь, а остальные через брата перешлите матери и сестрам, но прежде всего уплатите долги».
Вот они, бесценные свидетельства, донесшие до нас из чекистских застенков потрясение, боль и одновременно торжество несломленной веры русского пастыря, чья главная вина перед безбожной властью заключалась в том, что он был и оставался до последней минуты земной жизни православным священником, безропотно несущим свой пастырский крест на свою Голгофу...
Военно-полевой трибунал Военно-Революционного Совета 5-й армии (в лице следователя Бабкевича) вынес постановление:
«Священника Великанова Филарета Ивановича за участие в контр-революционной авантюре чехословаков и опознании в квартальном комитете, состоя в качестве члена его, красноармейца Самарского отряда, подвергнуть высшей мере наказания».
Лацис утвердил этот приговор 22 октября, и вскоре приговор был приведен в исполнение.
В письме (дата написания неизвестна) Сергей Талызина своему отцу, написанное из заключения, об отце Филарете сообщалось:
«Папа! Портмоне и ключи передай еп. Анатолию, и скажи ему, что свящ.. Великанов расстрелян... Воля покойного была такова: исходатайствовать о выдаче тела для погребения, затем, имеющиеся у одних знакомых, которых (епископ) Анатолий знает, его деньги по уплате долгов переслать его матери. Покойный с должным мужеством принял свою мученическую кончину (Вместе с ним также был расстрелян свящ. В. Услона Даниил Дымов. Если же (епископу) Анатолию не удастся получить для погребения тело Великанова, то последний просил за него молиться. Фамилия знакомых, кажется, Целебрицкие. Недавно был доставлен к нам Николай Евтропов, которому предъявлено обвинение как бывшему еще в январе месяце секретарю Церковного Совета. Будьте все здоровы. Сергей».
Дошло и еще одно, последнее, послание отца Филарета на имя о. И. (отца Иоасафа или отца Ионы), врученное 11 ноября 1918-го:
«Моя предсмертная (просьба): не оставьте в поддержке моей семьи. Остается совершенно без (средств). Я жду смерти, но когда — Богу известно. Тело мое можно найти у газ(ового завода)».
Неизвестно, было ли оно вручено адресату сразу по написанию (тогда отец Филарет был расстрелян 24 октября 1918 года) или же спустя какое-то время после расстрела священника. Как бы то ни было, но сердца православных казанцев хранят в себе память об отце Филарете, последнем настоятеле академической церкви, убиенном в 1918 году.
В 2000 году — по решению юбилейного Архиерейского Собора иерей Филарет великанов был причислен к лику общероссийских святых в числе других новомучеников и исповедников Российских.
Память ему совершается 24 октября, в день его мученической кончины, 17 октября — в день празднования Собора всех Казанских святых, а также — в день, когда празднуется Собор новомучеников и исповедников Российских.