Николай Гоголь как христианин по жизни и по произведениям (Часть третья)

2200
Фото


Повесть «Портрет»

Религиозность Гоголя сказалась и в его произведении, посвящен­ном им вопросу об условиях художественного творчества. Это извест­ная повесть «Портрет», где представлен христианский художник, при­готовивший себя к написанию иконы Рождества Христова, которая была чудом искусства, продолжительными аскетическими подвигами, усиленными постом и молитвою.

Эта повесть занимает очень важное место среди произведений Гоголя. В ней он, так сказать, открыто исповедует свои глубокие христианские убеждения об условиях и целях художественного творчества — убеждения, из которых вытекает, на которых и основывается христианский религиозно-нравственный характер его произведений.

В повести «Портрет» рассказывается о том, как богато одаренный высоким художественным талантом живописец Чартков, уже начавший проявлять свой талант в создании прекрасных произведений кисти, — пока он работал в тиши и уединении, вдали от соблазнов мира, как он постепенно стал опускаться, понижаться в своем художественном творчестве с тех пор, как начал своими произведениями служить не высоким идеалам искусства, а низким страстям человеческим. Угождая всем и каждому из своих заказчиков, он мало-помалу дошел до такого состояния, что сам стал замечать отсутствие художественных элементов в произведениях своей кисти, и когда выражал стремление возвратиться на путь истинно художественного творчества, ему это не удавалось. Самые технические приемы его работ сделались рутинными, пошлыми. «На каждом шагу он был останавливаем незнанием самых первоначальных стихий; простой, незначащий механизм охлаждал весь порыв и стоял не-перескочимым порогом для воображения. Кисть невольно обращалась к затверженным формам, руки складывались на один заученный манер, голова не смела сделать необыкновенного поворота, даже самые складки платья отзывались вытверженным и не хотели повиноваться и драпироваться на незнакомом положении тела. И он чувствовал, он чувствовал и видел это сам! «Но точно ли был у меня талант? — спрашивал он сам себя, — не обманулся ли я?» Он обратился к произведениям своей юности, и внимательное рассматривание их привело его к такому заключению: «Да, у меня был талант! Везде, на всем видны его признаки и следы...» И вот горькое сожаление о загубленном таланте на служении его грешному миру и его стихиям, вместе с сознанием невозможности вновь возродить и развить его—жизнь уже приближалась к старости, — произвели в нем ужасную зависть, зависть до бешенства. «Желчь проступала у него на лице, когда он видел произведение, носившее печать таланта».

Он начал скупать все лучшее, что только производило художество, и предавать уничтожению. И множество великих произведений художественных погибло от его злобной, бешеной зависти! Кончил он тем, что сошел с ума и умер в припадке бешенства и безумия.

Такова печальная история художника, которого на служение грешному миру толкнуло случайно доставшееся ему богатство, а гонителем искусства сделал портрет, представлявший собою точную копию ростовщика с необыкновенными глазами, в которых выражалась ужасная, злобная его душа.

Писавший этот портрет талантливый художник, который и является в повести идеалом истинного художника, так объяснял страшное действие этого портрета на всех, к кому он только ни попадал. «Доныне я не могу понять, что был тот страшный образ, с которого я написал изображение. Это было точно какое-то дьявольское явление. Я знаю, свет отвергает существование дьявола, и потому не буду говорить о нем. Но скажу только, что я с отвращением писал его; я не чувствовал в то время никакой любви к своей работе. Насильно хотел покорить себя и бездушно, заглушив все, быть верным природе. Это не было созданье искусства, и потому чувства, которые объемлют всех при взгляде на него, суть уже мятежные чувства, тревожные чувства, не чувства художника, ибо художник и в тревоге дышит покоем. Портрет этот ходит по рукам и рассеивает томительные впечатления, зарождая в художнике чувства зависти, мрачной ненависти к брату, злобную жажду производить гоненья и угнетенья».

Так, по убеждению Гоголя, художественные произведения, когда они являются только точной копией природы, в особенности зла в ней, когда художник не одухотворяет их высокими идеалами своего творческого духа, производят пагубное, растлевающее влияние на людей и на самих художников.

Художник, написавший портрет, который производил во всех томительные впечатления, зависть и злобу, сознавши свою невольную, правда, вину пред людьми, которых губил написанный им портрет, решился искупить ее, решился предпринять великий подвиг развития в себе художественного таланта в таком направлении, чтобы его произведения вносили не раздоры и страсти в жизнь людей, а возвышали их к Богу, к небу. Он оставил свет и постригся в монахи. Там строгостью жизни, неусыпным соблюдением всех монастырских правил он изумил всю братию. Настоятель монастыря, узнавши об искусстве его кисти, требовал от него написать главный образ в церковь. Но смиренный брат сказал наотрез, что он не достоин взяться за кисть, что она осквернена, что трудом и великими жертвами он должен прежде очистить свою душу, чтобы удостоиться приступить к такому делу. Его не хотели принуждать. Он сам увеличивал для себя, сколько было возможно, строгость монастырской жизни. Наконец уже и она становилась ему недостаточною и не довольно строгою. Он удалился, с благословения настоятеля, в пустыню, чтобы быть совершенно одному. Там из древесных ветвей выстроил он себе келью, питался одними сырыми кореньями, таскал на себе камни с места на место, стоял от восхода до захода солнечного на одном и том же месте с поднятыми к небу руками, читая беспрерывно молитвы, — словом, изыскивал, казалось, все возможные степени терпения и того непостижимого самоотвержения, которому примеры можно найти разве только в одних житиях святых. Таким образом, долго, в продолжение нескольких лет, изнурял он свое тело, подкрепляя его в то же время живительною силою молитвы. Наконец, в один день пришел он в обитель и сказал твердо настоятелю: «Теперь я готов; если Богу угодно, я совершу свой труд». Предмет, взятый им, было Рождество Иисуса. Целый год сидел он за ним, не выходя из своей кельи, едва питая себя суровой пищей, молясь беспрестанно. По истечении года картина была готова. Это было, точно, чудо кисти, Чувство божественного смирения и кротости в лице Пречистой Матери, склонявшейся над Младенцем, глубокий разум в очах Божественного Младенца, как будто уже что-то прозревающих вдали, торжественное молчание пораженных божественным чудом царей, повергнувшихся к ногам Его, и, наконец, святая, невыразимая тишина, обнимающая всю картину, — все это предстало в такой согласной силе и могуществе красоты, что впечатление было магическое. Вся братия, хотя и не имевшая больших сведений в живописи, поверглась на колени пред новым образом, и умиленный настоятель произнес: «Нет, нельзя человеку с помощью одного человеческого искусства произвести такую картину: святая, высшая сила водила твоею кистью, и благословение небес почило на труде твоем» (том III, 82-83).

И вот этот, аскетическими подвигами и молитвой приготовивший себя к созданию своего величайшего произведения, художник,— прекрасный, почти божественный старец, на лице которого не заметно было следов измождения: оно сияло светлостью небесного веселья,— высказывает потом в поучение своему сыну, тоже великому художнику-живописцу, следующие слова и мысли об искусстве, которые, говорит Гоголь устами этого сына, «я долго буду хранить в душе и желал бы искренно, чтобы всякий мой собрат сделал то же: «Тебе предстоит путь, по которому ныне потечет жизнь твоя. Путь твой чист — не совратись с него. У тебя есть талант, талант есть драгоценнейший дар Бога — не погуби его. Исследуй, изучай все, что ни видишь, покори все кисти; но во всем умей находить внутреннюю мысль и пуще всего старайся постигнуть высокую тайну создания. Блажен избранник, владеющий ею. Нет ему низкого предмета в природе. В ничтожном художник-создатель так же велик, как и в великом; в презренном у него уже нет презренного, ибо сквозит невидимо сквозь него прекрасная душа создавшего, и презренное уже получило высокое выражение, ибо протекло сквозь чистилище его души. (...) Намек о божественном, небесном рае заключен для человека в искусстве, по тому одному оно уже выше всего. И во сколько раз торжественный покой выше всякого волнения морского, во сколько раз творение выше разрушения (...), во столько раз выше всего, что ни есть на свете, высокое создание искусства. Все принеси ему в жертву и возлюби его всей страстью, — не страстью, дышащею земным вожделением, но тихой небесной страстью: без нее не властен человек возвыситься от земли и не может дать чудных звуков успокоения; ибо для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое создание искусства. Оно не может поселить ропота в душу, но звучащей молитвой стремится вечно к Богу» (том III, 84).

Вот теория художественного поэтического творчества, созданная Гоголем и воплощенная в живых образах в повести «Портрет».

Впоследствии эта теория им еще более выяснена, развита и дополнена в «Авторской исповеди» и в письме к Жуковскому. Дополнения эти касались того, что поэт-художник, намеревающийся изобразить душу человека, со всеми ее недостатками и достоинствами, сам прежде всего должен глубоко изучать и свою собственную душу и душу человека вообще; без этого, по словам Гоголя, не станешь на ту точку воззрения, с которой видятся ясно недостатки и достоинства всякого народа. Когда Гоголь пришел к этому убеждению, человек и душа человека сделались больше, чем когда-либо, предметом его наблюдений. Книги законодателей, душевидцев и наблюдателей за природой человека стали его чтением. «Все, где только выражалось познание людей и души человека, от исповеди светского человека до исповеди анахорета и пустынника, меня, — говорит Гоголь, — занимало и на этой дороге нечувствительно, почти сам не ведая как, я пришел ко Христу, увидевши, что в Нем ключ к душе человека, и что еще никто из ду-шезнателей не восходил на ту высоту познания душевного, на которой стоял Он. Поверкой разума поверил я то, что другие понимают ясной верой, и чему я верил дотоле как-то темно и неясно» (том VIII, 29).

Говорит ли о том, что эта теория — истинно христианская? По ней самый талант художественного творчества есть высокий дар Творца, требующий от человека благоговейного хранения и воспитания. Самое творчество — высокий христианский подвиг, требующий предварительного глубокого самопознания и полного самоотвержения и проникновения духом веры христианской. Цель художественного творчества — успокоение и примирение с жизнью и возведение людей до наслаждения высшим духовным блаженством, подобным райскому.

И эту теорию художественного творчества Гоголь не только создал в своем поэтическом воображении и воплотил в своей повести «Портрет», нет, более того, — он воплотил ее в своей жизни.

В самом деле, посмотрите на этого, созданного Гоголем, художника-отца, автора «Рождества Иисуса». Художник-сын так говорит о нем: «Отец мой был человек замечательный во многих отношениях. Это был художник, каких мало, одно из тех чуд, которых извергает из непочатого лона своего только одна Русь, художник-самоучка, отыскавший сам в душе своей, без учителей и школы, правила и законы, увлеченный только одною жаждою усовершенствованья и шедший, по причинам, может быть, неизвестным ему самому, одною только указанною из души дорогою. (...) И внутреннее чувство, и собственное убеждение обратили кисть его к христианским предметам, высшей и последней ступени высокого. (...) У него не было честолюбия и раздражительности. (...) Кроме того, он ни в каком случае не отказывался помочь другому и протянуть руку помощи бедному художнику; веровал простой, благочестивою верою предков, и оттого, может быть, на изображенных им лицах являлось само собою то высокое выраженье, до которого не могли докопаться блестящие таланты». Не напоминает ли эта характеристика самого Гоголя? Не из своей ли собственной жизни заимствовал он черты для составления её? А подготовление художника путем удаления от мира, аскетическими подвигами, молитвою и постом к созданию иконы, представившей собою чудо искусства, разве не повторено потом Гоголем в его собственной жизни? Последние годы его жизни — это жизнь аскета, подвижника, постника и молитвенника. И эти подвиги нравственного совершенствования имели целью, как и у великого художника-живописца, подготовление к созданию великого поэтически-художественного произведения второго и третьего тома «Мертвых душ». И они привели Гоголя к достижению, хотя частию только, поставленной цели. Второй том «Мертвых душ», прежде написанный, но сожженный, по причине сознания автором его неудовлетворительности, снова был создан и написал. И это произведение, по свидетельству близких к Гоголю по своему духовному складу и настроению людей, было чудом поэтического искусства. Вот как отзывался о первой главе второго тома, читанной Гоголем в январе 1850 года в доме Аксаковых, И. С. Аксаков в письме к своему отцу: «Как вы провели ночь после чтения Гоголя и моего отъезда? Спасибо Гоголю. Все читанное им выступало предо мною отдельными частями во всей своей могучей красоте. Если бы я имел больше претензий, я бы бросил писать: до такой степени превосходства дошел он, что все другие пред ним — пигмеи». О второй главе второго тома тот же Аксаков пишет: «Вторая глава несравненно выше и глубже первой... Такого высокого искусства показать в человеке пошлом высокую сторону нигде нельзя найти, кроме Гомера. Так раскрывается внутренность человека, что для всякого из нас, способного что-нибудь чувствовать, открывается собственная своя духовная внутренность. Теперь только я убедился вполне, что Гоголь может выполнить свою задачу, о которой так самонадеянно и дерзко, по-видимому, говорит в первом томе. Что за образы, что за картины природы без малейшей картинности! Гоголю хотелось прочитать третью главу, но у него не достало сил. Да, много должно сгореть жизни в горниле, из которого истекает такое чистое золото» (Матвеев. Н. В. Гоголь и его переписка с друзьями. — «Русск. вести.», 1894 г., январь, стр. 262).

Таким образом, ясно, что Гоголь, полагая в основу теории художественного творчества начала нравственного христианского совершенствования и осуществляя эту теорию в своей жизни, шел верною дорогою, которая, при всех почти непреодолимых препятствиях от его физических недугов, привела его к желанной цели.

Новости по теме

В Елабуге состоялся круглый стол, посвященный новомученикам Елабужским В Елабуге состоялся круглый стол, посвященный новомученикам Елабужским

26 февраля в Елабуге в Библиотеке Серебряного века состоялся круглый стол, посвященный новомученикам Елабужским. Мероприятие было организовано по благословению митрополита Казанского и Татарстанского Кирилла.

В день памяти Елабужских новомучеников в Елабуге стартовала серия просветительских проектов В день памяти Елабужских новомучеников в Елабуге стартовала серия просветительских проектов

Экспозиция рассказывает о подвигах священников и мирян, которые претерпели страдания за Христа и приняли мученическую кончину в годы гонений на веру в нашей стране.

В день памяти священномученика Павла Дернова и чад его в храме Елабужских новомучеников на Троицком кладбище Елабуги совершена Литургия В день памяти священномученика Павла Дернова и чад его в храме Елабужских новомучеников на Троицком кладбище Елабуги совершена Литургия

27 февраля, в день памяти священномученика Павла Дернова, пресвитера Елабужского, и сыновей его, церковные торжества прошли в храме Елабужских новомучеников на Троицком кладбище Елабуги.

Страшные бывали времена, но таких еще не бывало...
Публикации 26 февраля 2024
Страшные бывали времена, но таких еще не бывало...

Новомученики Елабужские — священномученик Павел, мученики Борис, Григорий и Симеон