Начну с того, что не надо желать смерти в муках. Если бы Церковь считала такую смерть идеалом, то не молилась бы на каждой службе о ниспослании нам христианской кончины, безболезненной, непостыдной, мирной…
Что касается мучеников, то главным в их подвиге были не мучения, а свидетельство о Христе. Само слово мученик, это интерпретация греческого слова «мартис», что значит «свидетель». На некоторые языки его перевели буквально, например, арабское «шахид», тоже значит «свидетель». Но при переводе на славянские языки это слово подверглось истолкованию, не совсем верному. Слово «мученик» означающее у славян греческое «мартис», делает акцент на поражающее воображение истязания, а не сам факт свидетельства за веру.
Для современников же телесные наказания были делом обыкновенным. Пытки при римском судопроизводстве были само собой разумеющимися, так, например, показания раба по римским законам только тогда имели законную силу, если были даны под пыткой, причем неважно было, виновен раб или нет. К тому же нервы человека римской империи были притуплены постоянными кровавыми зрелищами, так что жизнь ценилась невысоко.
Поражали же воображения современников не телесные страдания - к ним они привыкли – а то, во имя чего христиане шли на них. Ко времени появления христианства, язычество настолько себя изжило, что язычники верили в своих богов меньше, чем христиане, боровшиеся с ними. Собственно, вера для язычества вообще была не важна, главное культ – правильно принесенные жертвы и правильно произнесенные слова. И вдруг появляются какие-то странные люди, которые относятся к своей религии настолько серьезно, что готовы принять смерть, но не предать ее. Языческий интеллигент начинал всерьез задумываться о религиозных вопросах, а простой народ останавливал перед фактом свидетельства в безмолвии и восхищении, а это уже половина обращения. Все это объясняет слова христианского писателя IIIвека Тертуллиана: «Кровь мучеников – семя Церкви».
Поскольку Церковь в Римской империи была вне закона, каждый христианин жил как в камере смертников, достаточно было доноса соседа, чтобы подвергнуть человека пыткам и казни. Но большинство христиан эта перспектива не пугала, многие были даже рады возможности пострадать за Христа памятуя, что их ждет «мзда многа на небеси». Так, например, священномученик Игнатий Богоносец, приговоренный к растерзанию зверями, писал: «Дайте мне стать пищей зверей. В полной жизни выражаю я свое горячее желание смерти... Мои земные страсти распяты, и живая вода, струящаяся во мне, говорит: приди ко Отцу. Я не хочу больше жить земной жизнью...».
Иногда готовность пострадать за свои убеждения у некоторых экзальтированных натур принимало уродливые формы и напоминало скорее провокацию власти и попытку намеренно вызвать гонения. Такие случаи напрашивания на мученичество были осуждены Церковью как самоубийство.
В конце концов, по всеобщему согласию за образец была принята мученическая кончина святого Поликарпа, епископа Смирнского, казненного в возрасте 86 лет (это было в 155-56 г.), который ничего не делал для того, чтобы спровоцировать власти на свой арест, а удалился в укрытие, где спокойно дожидался их прихода. Акты его мученичества сохранились. Это — первые дошедшие до нас акты. Мученическими актами называются документы судебных процессов против христиан в Римской империи.
Когда началось гонение в Смирне, и ряд христиан был подвергнут казни, толпа стала требовать смерти Поликарпа. Чтобы ее утихомирить, за ним был послан наряд сыщиков. Приближенные убедили святителя Поликарпа удалиться в укрытие. В конце концов сыщики открыли его местопребывание, куда они и явились со значительным отрядом солдат. Поликарп мог бы спрятаться в поместье и его не нашли бы, но тут он предпочел сам выйти навстречу сыщикам. Он предложил им ужин, а сам попросил разрешения помолиться. Два часа он молился за вселенскую Церковь и за всех христиан.
Уже под утро его повезли на осле в Смирну. По пути им встретились муниципальные чиновники и стали убеждать почтенного старца уклониться от угрожающей опасности: «Что плохого, — говорили они – принести жертву и тем спасти себе жизнь?» Епископ отвечал, что не сделает того, что они ему советуют. От убеждений чиновники перешли к угрозам и избиениям, святому Поликарпу повредили ногу, но он продолжал спокойно идти по направлению к городу.
В Великую субботу его привели на арену. Народ стал вопить от восторга ненависти. Проконсул начал допрос епископа: «Ты ли Поликарп?». Когда старец признал себя Поликарпом, проконсул обратился к нему с положенными словами увещевания: «Пожалей свой почтенный возраст и не доводи дело до своей погибели: поклянись гением кесаря, одумайся, скажи: смерть безбожным». Поликарп отказался, хотя консул, по существу, сознательно предложил ему уловку: епископ мог бы сказать «смерть безбожным», вкладывая в эти слова свой смысл. «Поклянись гением кесаря, — предложил консул, — и похули Христа». «86 лет я служу Ему, — отвечал Поликарп, — и никакой обиды не претерпел от Него. Как же я могу похулить Царя моего, Который спас меня?».
Проконсул продолжал склонять Поликарпа к отречению, предлагая самую мягкую его форму; он даже не требовал жертвоприношения: «Поклянись же гением кесаря, и я отпущу тебя». Святитель Поликарп ответил прямо: «Напрасно ты делаешь вид, что не понимаешь меня, предлагая поклясться гением кесаря. Если ты не хочешь понять меня, то я скажу тебе явно: я христианин. А если желаешь узнать, что такое христианин, то назначь особый день и выслушай меня». Проконсул взглянул на толпу и сказал: «Убеди народ». «Лишь тебе, — ответил епископ, — я оказываю честь говорить с тобою, уважая в тебе представителя Богом поставленной власти, а этих я не считаю достойными, чтобы оправдываться перед ними».
От убеждений проконсул, как полагалось по правилам ведения процесса, перешел к угрозам. «У меня есть звери, — сказал он, — и я отдам им тебя, если ты не отречешься. А если зверей не боишься, то я сожгу тебя». Поликарп ответил, что огонь временный, который через несколько часов погаснет, не страшен по сравнению с огнем вечным. «Что ты медлишь? Делай, что тебе угодно». Тогда проконсул приказал объявить через глашатая: «Поликарп признал себя христианином». Услышав это, толпа разразилась криками ярости: «Поликарп — учитель нечестия, отец христиан; он отвергает наших богов».
Несмотря на требования народа отдать Поликарпа львам, его приговорили к сожжению. Когда костер был готов, престарелый епископ сам разделся и сам снял с себя обувь. Когда он взошел на костер, его хотели пригвоздить к столбу. Однако он, отклонив это, сказал: «Оставьте меня так. Тот, Кто дает мне силу терпеть огонь, даст мне силу и без гвоздей остаться на костре неподвижным». Затем он произнес краткую благодарственную молитву за то, что Господь удостоил его чести мученичества.
По окончании молитвы зажгли огонь. Но пламя образовало дугу вокруг святого Поликарпа и не касалось тела мученика. Тогда по приказанию проконсула, Поликарп был заколот мечом. Тело его решили не отдавать христианам и сожгли на костре, так что верные смогли собрать лишь небольшую часть драгоценных останков своего епископа.
В кончине Поликарпа нет экзальтированной театральности. Он старается отвратить от себя опасность настолько, насколько позволяет его совесть. Перед представителем власти он держится спокойно, не впадая в раздражение или дерзость. Неудивительно, что Церковь предлагала священномученика Поликарпа как пример для подражания, предостерегая там самым от религиозного экстремизма.
Сформулировать все вышесказанное, можно кратко следующим образом: «На крест не просятся; с креста не бегают». Не надо намеренно стараться претерпеть мучения, но если уж призвал Господь, нужно собрать все свое мужество, чтобы достойно вынести испытание.