Интервью с первым проректором Казанской православной духовной семинарии игуменом Евфимием (Моисеевым) в преддверии нового учебного года.
— Отец Евфимий, Вы являетесь выпускником Московской духовной академии, имеете степень кандидата богословия. Расскажите, с чего началось Ваше духовное образование.
— Все началось в начале девяностых годов, когда я учился в Московском государственном университете. Это было очень интересное время. В стране происходили большие политические перемены, а в 91-м она распалась.
Мы начали учиться, когда существовал еще Советский Союз. Я родом из подмосковного Королева — колыбели отечественной космонавтики. Раньше он назывался Калининградом. В советское время любили говорить, что Гагарин в космос летал, а Бога там не видел. Других точек зрения тогда не было, и мы считали это нормой.
После распада Советского Союза и падения коммунистического режима было объявлено равенство всех идеологий, но к свободе наше поколение оказалось не готовым. Мы не понимали, что такое свобода. Не понимали, что подлинная свобода всегда предполагает ответственность.
Мне очень повезло, что в тот момент я был студеном Московского государственного университета. В то время, помимо наших основных занятий, мы посещали курсы, которые вели самые разные люди, в том числе и православные священнослужители — преподаватели Московской духовной академии.
Общение со священниками пробудило во мне интерес к Церкви и духовной жизни. Я стал задумываться о своем призвании и своем будущем. Хочу отметить, что я вырос в нерелигиозной семье, а в моем родном городе не было ни одного храма. Советский Калининград — колыбель космонавтики. Какие могут быть храмы в таком городе?
Кстати сказать, я был не единственным студентом, принявшим крещение. Тогда крестились несколько человек. Мы начали посещать храм, пытаясь приобщиться к церковной жизни. Мы вели себя как неофиты, но я не считаю, что это очень плохо, тем более что мы были очень молоды. У нас сформировалась небольшая студенческая община православных студентов. Мы посещали богослужения, совершали паломничества. Тогда как раз открылась Оптина пустынь: я впервые побывал в этом монастыре в 1990 году, когда его наместником был архимандрит Евлогий, ныне митрополит Владимирский и Суздальский. И потихоньку, шаг за шагом я пошел по этой стезе. Когда я был студентом 4-го курса, мне предложили занять должность церковного сторожа в храме в Останкино. Останкино известно благодаря телебашне, но мало кто знает, что там находится и старинный храм XVII века. В начале 90-х там открылось подворье Оптиной пустыни, и мне предложили потрудиться. Это было мое первое послушание. Затем я стал пономарем.
Я общался в основном со священнослужителями, которые приняли монашество. Среди них было немало выдающихся людей. Хорошо знал иеромонаха Василия (Рослякова) — он служил у нас. Его вместе с двумя другими монахами злодейски убили в 1993 году в Оптиной пустыни в день Пасхи Христовой. Я с прихожанами ездил на их отпевание.
Это все и повлияло на выбор жизненного пути. В 1994 году я окончил университет, и мне нужно было определяться, что делать дальше. В то время была свобода, и многие пытались заниматься бизнесом. И меня посещали подобные мысли, хотя я уже был верующим человеком. Мне казалось, что я могу заниматься бизнесом и помогать Церкви — с такой идеей я пришел к известному священнослужителю Русской Православной Церкви архимандриту Кириллу (Павлову), духовнику Троице-Сергиевой Лавры. Он недавно скончался. В самой Лавре попасть к нему было нереально, но один знакомый монах подсказал мне, где с ним можно увидеться. Он лечился в одной московской больнице, где я его и перехватил. Помню, он вышел ко мне в каком-то забавном спортивном костюме. Это была очень короткая беседа, не больше пяти минут, но отцу Кириллу с его духовным опытом этого было вполне достаточно, чтобы прозреть мою судьбу. Он мне сказал, чтобы я забыл о бизнесе и после окончания университета поступил в семинарию.
Вот так я и оказался в Московской духовной семинарии. Меня приняли сразу на 2-й курс, поскольку поступавших было очень много. Из-за большого конкурса абитуриентов с высшим образованием зачисляли не на 1-й курс, а на 2-й. Три года я учился в семинарии. Закончил ее в 1997-м и в том же году поступил в Московскую духовную академию, потому что я не был готов к принятию монашества, несмотря на разговор с отцом Кириллом. Академия — это еще четыре года свободной жизни. Я туда поступил не из-за огромной тяги к знаниям, а потому что осознавал, что мне необходимо еще какое-то время для того, чтобы все взвесить и определиться с выбором жизненного пути.
По милости Божией, пройдя разные перипетии, на последнем курсе академии я принял монашеский постриг. Когда я учился в московских духовных школах, мне казалось, что семь лет обучения — очень долгий срок. Но со временем понял, что это не так много для подготовки к такому серьезному делу, как пастырское служение. Человеку требуется время, чтобы найти ответы на многие вопросы, касающиеся его духовной жизни. Об этом нам постоянно говорили курсовые духовники и наши наставники. Человеку нужно определиться, как он будет служить Церкви — монахом или белым священником. Если монахом, то он должен решить, где будет принимать постриг — в какой обители, с какой братией… А если белым священником, то ему надо думать, на ком жениться. Эти вопросы нельзя решать на скорую руку. Нужно помолиться и тщательно все обдумать, посоветоваться с духовником, родителями и людьми, которым ты доверяешь.
Семь лет, проведенные в духовных школах, я считаю золотым временем своей жизни, несмотря на имевшиеся тогда проблемы. Девяностые годы — это не только недостаток финансов, но иногда и отсутствие нормального питания. Нам тогда часто привозили так называемую «гуманитарку». Современные студенты даже не знают, что это такое. В то время какие-то заезжие американские проповедники привозили коробки с соевой мукой, из которой нам готовили веджибургеры. Это вегетарианские котлеты. Их вкус оставлял желать лучшего, но мы этим регулярно питались, поскольку выбора у нас не было. Московская духовная академия тех лет совсем не похожа на нынешнюю Казанскую духовную семинарию, где готовят практически домашнюю пищу. В академии готовили сразу на тысячу человек. Не могу сказать, что мы голодали, но определенные трудности существовали.
С другой стороны, это были годы большого духовного подъема. Перед Церковью открылись новые перспективы, когда началась канонизация новомучеников и исповедников. Мы, студенты московских духовных школ, были свидетелями обретения мощей святителя Филарета Московского, святителя Иннокентия Московского. Это происходило на наших глазах, мы были участниками этих событий.
Это были незабываемые годы, к которым я мысленно возвращаюсь «в минуту жизни трудную». С радостью вспоминаю, как мы учились, как проводили свободное время, как совершали паломничество, как встречались с разными интересными людьми. Мне бы хотелось, чтобы и наши семинаристы вспоминали свои студенческие годы. Кстати сказать, они не только учатся, но и расширяют свой общекультурный кругозор. В таком прекрасном городе как Казань для этого есть все условия.
— Как обстоят дела с духовной жизнью у семинаристов? Как известно, современная молодежь не очень склонна к духовым подвигам…
— Молодые люди бывают разные. Я прежде всего хотел бы рассказать о том, что такое духовное образование и что такое духовная школа.
До Октябрьской революции духовными школами назывались учебные заведения, в которых обучались дети духовного сословия. Общество тогда было сословным. Были дворянство, духовенство, мещанство, купечество, крестьянство. Представители разных сословий редко пересекались друг с другом. Перейти в другое сословие шансов было мало. Конечно, случалось, что человек заключал брак с представителем более высокого сословия, но это было исключение, а не правило.
Особо стоит сказать о детях священников. Родившийся в священнической семье мальчик должен был идти по духовной стезе, а девочка должна была выйти замуж за будущего священнослужителя.
Духовная школа — это школа для детей духовного сословия. Существовала также замкнутая система духовного образования. Она состояла из училищ, семинарий и духовных академий. В училища отдавали детей в возрасте 7—8 лет, в семинарии — детей в возрасте 12—13 лет. В духовную академию, являвшейся высшей ступенью, можно было поступить в возрасте 18—19 лет.
Сейчас ситуация совсем другая, ведь общество перестало быть сословным. Духовное сословие сохранилось лишь отчасти, потому что далеко не всегда сыновья и дочери священнослужителей шли по стопам своих родителей. Наверное, это правильно, потому что в основе решения посвятить свою жизнь служению Церкви должен лежать свободный выбор. Поэтому сейчас духовной школой называется учебное заведение, в котором человек может получить навыки правильной духовной жизни. Я говорю о Православии.
Важно понимать, что духовная жизнь — это не только учеба в семинарии. Бывает так, что у студента нет проблем с успеваемостью, но мы видим, что в духовном отношении он развивается неправильно. Он совершает ошибки, отклоняясь от «царского пути». Мы не первый год работаем с ребятами, поэтому часто заранее знаем, чего от кого можно ждать, хотя случаются и неожиданности. Иногда неприятные, но бывает и наоборот. Некоторые студенты, на которых никто не возлагал особых надежд, показывают себя с хорошей стороны. Во время учебы в семинарии некоторые понимают, что пастырство — это не их признание. Это неотъемлемый элемент воспитательного процесса, и мы к этому готовы изначально.
Владыка Евгений (ныне митрополит Таллинский и всея Эстонии), под началом которого я учился в Московской духовной академии, говорил, что лучше быть хорошим мирянином, чем плохим священником. Это мнение разделяет и владыка Феофан.
Нужно отметить, что церковное служение может быть разным. Кто-то будет преподавать, кто-то — работать в пресс-службе… Церкви требуются разные специалисты, но пастырство — это все-таки особое призвание.
Если человек, проучившись какое-то время в духовной школе, поймет, что пастырское служение — не его стезя, то ничего страшного не произойдет. Отрицательный результат — тоже результат. Одна из главных задач духовной школы — помочь человеку разобраться в первую очередь с самим собой. Ведь если он не научится разбираться с собой, то он никогда не сможет помочь другим. Люди идут к священнику за помощью, за советом: «Батюшка, помогите! Я оказался в сложной ситуации. Как мне поступить?». А что он сможет посоветовать, если сам не умеет выходить из затруднительных ситуаций.
Через эти ситуации Господь проводит всех без исключения, и у всех бывают сомнения и колебания. Меня, например, сильно настораживает, когда человек приходит и говорит: «Все. Я решил. Я — стопроцентно монах. Отката не будет». Мы таких «монахов» немало видели на своем веку. Не проходит и двух месяцев, и мы видим, что этот убежденный «монах» уже гуляет с девушкой. И слава Богу. Пусть лучше он сделает для себя выводы до пострига, до рукоположения, чем после него. Такое тоже бывает, и это трагедия для человека.
Мы помогаем нашим воспитанникам разобраться самим в себе. Помогаем им понять, кем они хотят быть. Это одна из наших главных задач. И мы всегда стараемся делать это предельно аккуратно, оставляя окончательное решение за самим человеком.
— В Казанской духовной семинарии сегодня проходят реформы. С чем это связано?
— Реформы связаны с тем, что по благословению нашего ректора, митрополита Феофана, мы взяли курс на получение государственной аккредитации. Этот вопрос очень важный, мы его долго обсуждали, в том числе и с владыкой. У нас были определенные сомнения, но после серьезного размышления мы пришли к выводу о том, что государственная аккредитация необходима. Она позволит нам выстраивать образовательный процесс в соответствии со стандартами, действующими в светских вузах. Это повысит качество образования.
Кроме того, сейчас очень много говорят о большом разрыве между Церковью и светским обществом. Если наша школа не получит аккредитацию, то этот разрыв будет увеличиваться.
Я имею в виду не только уровень образования, но и способность постоянно находиться с обществом в состоянии диалога. Нам нельзя уходить в гетто, нельзя изолироваться от общества. Церковь существует для людей, поэтому она должна освящать общество. Она должна призывать людей ко спасению, к соблюдению заповедей Христа. В этом заключается ее миссия.
Некоторые религиозные общины идут по пути изоляционизма, но для нас этот вариант неприемлем. Церковь не обязана во всем соглашаться с обществом, но и не должна терять с ним связь. Мы выступаем за диалог. Когда мы будем свидетельствовать о Христе, нас услышит и светская часть общества.
Мы живем в Татарстане, который является полинациональным и поликонфессиональным регионом. Чтобы не ощущать себя здесь пришельцами из космоса, мы должны выстраивать диалог с государством, обществом и другими религиозными конфессиями. Это позволит доносить свою точку зрения до всех социальных групп.
— В чем уникальность Казанской духовной семинарии?
— Судьба нашей духовной школы до Октябрьской революции складывалась непросто, а после революции ее и вовсе закрыли, как и многие другие. В послевоенный период были возрождены только московская и петербургская школы. И киевская — на короткий период. Богатые духовные и научно-богословские традиции Казанской духовной академии и Казанской духовной семинарии, к сожалению, прервались.
В 90-е годы школа, слава Богу, стала возрождаться. Конечно, сейчас уже нет того размаха, что был до революции, но за 20 лет мы прошли немалый путь. В долгосрочной перспективе мы планируем возродить духовную академию. Я уверен, что нам по плечу такая задача.
Как Вы знаете, две ведущие мировые религии — христианство и ислам — находятся в постоянном взаимодействии. И только от нас зависит, каким будет это взаимодействие в будущем. Мы очень хотим, чтобы оно приносило пользу.
А для этого нужен серьезный духовный и научно-богословский центр, каким была в свое время Казанская духовная академия. Московская и питерская школы в большей степени ориентированы на сотрудничество с западными школами и университетами, а вот выстраиванием диалога с исламским миром у нас почти никто не занимается. И в этом смысле как раз Казань может сказать свое слово, ведь Казанская духовная академия создавалась как центр миссионерства. Здесь переводили Священное Писание и богослужебные книги на языки народов Поволжья, Урала, Сибири и Дальнего Востока.
Сейчас ситуация иная, поэтому приоритеты развития школы изменились. Священное Писание давно переведено на все языки, однако имеется большая потребность в проповеди Слова Божия, поэтому возрождение Казанской духовной академии является оправданным и необходимым. Русской Православной Церкви очень нужен такой центр.
— Спасибо, отец Евфимий, за интересную беседу!
