В надежде на милость Божию

Явленная чудотворная Казанская икона Божией Матери

Отдельный оттиск статьи профессора И. М. Покровского из журнала «Православный собеседник» за 1904 год

В ночь на 29 июня в Казани совершено неслыханное преступление. Злоумышленники, теперь открытые, похитили из Казанского Богородицкого женского монастыря Казанскую явленную чудотворную икону Божией Матери и образ Спасителя в драгоценных ризах.

Весть о похищении святыни, дорогой всякому русскому истинно православному человеку, быстро облетела не только город Казань, но и всю Россию. Миллионы русских сердец горько сжались при этой чудовищной вести и участливо разделили казанское горе. Толпы народа с раннего утра 29 июня окружили монастырь и, пока было возможно, заполнили собой храм, паперть и даже монастырский двор. Неподдельные ужас и горе выражались на лицах всех, явившихся в обитель разделить общее невыразимое горе. Горькие слезы лились и у тех, кто рассказывал, и у тех, кто слушал про подробности этого печального события в жизни монастыря и православной Казани. Все чувствовали дорогую утрату монастыря как личную потерю. Никто не верил, чтобы преступление не раскрылось. Оно раскрылось, но поздно. Удалось пока найти только некоторые драгоценности с иконы и ризу с образа Спасителя. Злодеи свили себе преступное гнездо на одной из окраин города.

Как только разнесся слух о раскрытии преступления и обнаружении скрытых драгоценностей, тысячи народа, несмотря на ночное время, окружили дом, где жили, точнее скрывались, преступники под чужими фамилиями. Тут в ночь на 6 июля произошло то же, что наблюдалось утром 29 июня в монастыре. Никому не верилось, чтобы не удалось вместе с драгоценностями найти тотчас и самую икону. Хотя в народе уже шли толки, что похищенная икона Божией Матери сожжена злодеями, желавшими скрыть свое гнусное и святотатственное преступление, но и после того никто не верил и теперь многие не верят, чтобы святыня, хранившаяся в Казани три века с четвертью, была так грубо уничтожена и, оскверненная руками святотатцев, сделалась жертвой пламени.

Народное горе и общее смущение, вместе с тем и надежда на целость святыни, вполне понятны при том глубоком уважении, которым пользовалась похищенная икона в Казани и во всей России. Казанская икона Божией Матери — это, по словам одного патриота-публициста, святое знамя не только Казани, но и всей православной России, с которым последняя шла на защиту себя и православной веры, и с которым каждый верующий мог смело идти по бурным волнам житейского моря.

Явившись в 1579 году на месте сгоревшего дома стрельца Даниила Онучина, откуда начался страшный пожар 1579 года, где ныне находится холодная церковь Казанского женского монастыря, чудотворная Казанская икона Божией Матери сразу сделалась оплотом православия среди еще сильного магометанства в Казанском крае. В пожаре 1579 г. мусульмане видели гнев Божий на христиан и потому унижали достоинство христианства пред исламом. «И истинная православная вера, — говорит сказание об иконе, — бысть им в притчу и поругание, источника целебного не бе тогда во граде»¹ В явлении иконы Божией Матери и чудесах чрез нее Господь показал неверным, что Он не оставил своих верных и впредь не оставит верующих, с молитвой прибегающих к явленной иконе. Казанцы-христиане верили в это и вверяли свою судьбу Покровительнице Небесной, образ Которой так дорог был им. И вера не посрамила их в трудные времена: святая икона Божией Матери являлась знаменем победы.

Казанские дружины, отправившиеся на освобождение Москвы от поляков в 1612 г., имели у себя список с Казанской явленной иконы Божией Матери, проявившей свою благодатную помощь и заступление в тяжелое время на Руси: казанцы со своею иконою участвовали при отнятии у поляков Новодевичьего монастыря и других делах. На возвратном пути в Казань в Ярославле этот список передан был дружинам Пожарского и Минина, шедшим в Москву из Нижнего Новгорода; в этих дружинах святая икона также проявила чудодейственную силу. Свою спутницу и помощницу в походах и сражениях князь Пожарский поставил затем в Москве, в своей приходской церкви Введения Богородицы на Лубянке.

До 1612 г. Казанская икона Божией Матери чтилась только местно, в Казани, и празднование ее совершалось однажды в год, 8 июля, в день обретения. В память же избавления Москвы от поляков установлено празднование иконы еще 22 октября. Но до 1649 г. оба эти праздника праздновались только местно, в Казани и Москве. Только с 1649 года, когда 21 октября во время всенощной службы накануне праздника в честь иконы Казанской Божией Матери у царя Алексея Михайловича родился сын-наследник Димитрий Алексеевич, обрадованный этим событием и приписывавший его милости чудотворной Казанской иконы, Алексей Михайлович установил праздновать день 22 октября по всей России.

Казанская икона Божией Матери: царское почитание

Таким образом, явленная Казанская икона, местно чтимая, сделалась, наконец, всероссийской святыней, а московский список ее сделался даже семейной иконой нового царского рода Романовых.

Списки с явленной чудотворной Казанской иконы Божией Матери быстро распространились по лицу земли русской в древних точных и позднейших менее точных копиях, удержав название «Казанской» по месту явления первообраза. В 1588 г., следовательно, чрез 9 лет после явления Казанской иконы, романовский гражданин Герасим, в иночестве Галактион, принес в город Романов (Ярославская губерния) из Тетюш (ныне Казанская губерния) чудотворный образ Казанской Божией Матери. Образ этот чрез двадцать лет выкраден был из посадской Николаевской церкви г. Романова поручиком Литовского Стравинского полка Яковом Любским, православного исповедания, в 1610 году при разграблении г. Романова поляками и передан им в Ярославль набожному, добродетельному и умному купцу В. Г. Лыткину. Ныне икона находится в Ярославском Казанском женском монастыре². В Тетюшах до сего времени имеется в Троицком соборе свой чудотворный образ Казанской Божией Матери.

Господу Богу угодно было прославить многие из списков с Казанской иконы, даже не первоначальных, даром чудотворения ради православного народа, в трудные минуты всегда ищущего помощи свыше и прибегающего с молитвой к усердной Заступнице рода христианского ³.

И вот теперь-то первообраз всех позднейших списков, явленная Казанская икона Божией Матери, это всенародное русское священное знамя, похищена злодеями-святотатцами.

Похищенная икона Богоматери древнегреческого дониконовского письма одинаково почиталась православными, старообрядцами и раскольниками и, таким образом, будучи «стеной нерушимой» для Русской Церкви и государства, она служила как бы связующим звеном для всех русских людей. Все это увеличивает гнусность преступления, а то обстоятельство, что похищена подлинная явленная икона, увеличивает тяжесть утраты.

Нет сомнения, что в Казанском женском монастыре хранилась и похищена подлинная икона Божией Матери, обретенная в 1579 году на месте сгоревшего дома стрельца Даниила Онучина и прославившаяся многими чудотворениями. Вопрос о том, что явленная икона хранилась именно в Казанском женском монастыре, а не в Москве или в Петербурге, нужно считать давно решенным. Святотатственное похищение этой иконы из монастыря под 29 июня, однако, снова подняло этот вопрос. Раньше Москва пыталась доказать, что явленная Казанская икона Божией Матери хранится в московском Казанском соборе; теперь раздаются голоса в том смысле, что явленная икона хранится в петербургском Казанском соборе. Казанское горе было бы, конечно, легче, если действительно в Казани хранился и похищен список с явленной иконы, а в Москве или в Петербурге сохранился подлинник ее. Но увы! Уверенно можно повторить, что из Казанского женского монастыря похищена явленная Казанская икона Божией Матери, и ее никогда не было ни в Москве, ни в Петербурге.

В петербургской газете «Новости» от 9 июля н. г. № 187 коллежский секретарь Петр Дорощенко поместил письмо по поводу похищения явленной Казанской иконы Божией Матери.

В этом письме он, между прочим, пишет: «в Сказании о чудотворно явленной Казанской иконе Божией Матери с кратким описанием Спб. Казанского собора (изд. Спб. 1867 г. под цензурой цензора архимандрита Ефрема 22 сент. 1867 г.) на 10 странице сказано: «Чудотворная сия икона находилась в г. Казани только 32 года от явления своего. В 1611 г. Казанское ополчение, отправляясь на защиту погибающей Москвы, взяло с собою святую икону Казанской Божией Матери, обретенную в недрах земли, которая с 1611 г. по 1710 г. находилась в Москве, а в 1711 г... Петром I перенесена в С.-Петербург, как в столицу всей Российской империи, где и поныне пребывает в благолепном Казанском соборе». Интересно бы знать достоверно, — прибавляет г. Дорощенко, — какая икона находится у нас (т. е. в Петербурге) в Казанском соборе — явленная или только чудотворная копия с нее?» Высказывая желание, чтобы и другие газеты перепечатали его письмо, составитель письма, знакомый очевидно только с одной вышеуказанной брошюркой и незнакомый с довольно богатой литературой о чудотворной Казанской иконе Божией Матери, спрашивает: «может быть тогда вопрос разъяснится?»

На вопрос г. Дорощенко уже имеется несколько ответов⁴.

Один из ответов, помещенный в 3467 номер «Казанского телеграфа» (22 июля 1904 г.), принадлежит перу местного репортера Н. Ф. Юшкова. Г. Юшков слишком кратко и невнимательно повторил то, что сказано было пятьдесят лет тому назад в статье «Казанская чудотворная икона Божией Матери», помещенной в журнале «Православный собеседник» за 1858 г. ч. III, стр. 391-412, принадлежащей перу первого казанского академического церковного историка бакалавра Григория Захаровича Елисеева, известного впоследствии русского литератора и публициста, а не знаменитому русскому историку и профессору А. П. Щапову, как это совершенно неверно, хотя и очень настойчиво, несколько раз повторяет г. Юшков в своей заметке.

Григорий Захарович в продолжение всей своей академической службы (1844-1854 гг.) трудился над собиранием архивных и печатных материалов для историко-статистического описания Казанской епархии⁵. Одним из главных пунктов в этом описании был вопрос о «чудотворных иконах со сказаниями и записями о них»⁶. Плодом изысканий Григория Захаровича по этому вопросу явилась брошюра: «Краткое сказание о чудотворных иконах Казанской, Седмиозерной, Раифской и Мироносицкой пустыни. Москва. 1849 г.». Эта брошюра возбудила большое недоумение в казанском обществе, в частности в тогдашнем архиепископе Григории (Постникове), нравственно и материально поддерживавшем Григория Захаровича при работах по истории епархии. Недоумение вызвано было тем, что к «Сказанию» были приложены изображения чудотворных икон Богоматери Казанской и Смоленской Седмиозерной не с подлинных казанских икон, находящихся в Казанском женском и в Седмиозерном мужском монастырях, а с московских. Приложение московских изображений к сказанию о казанских иконах могло служить как бы подтверждением ложного мнения москвичей, будто бы подлинная икона Казанской Богоматери находится в Москве, а не в Казани.

4 января 1852 г. архиепископ Григорий сделал во Внутреннее Правление Казанской духовной академии личное представление следующего содержания:

«В изданном в 1849 году г. экстраординарным профессором академии Елисеевым «Кратком историческом сказании о чудотворных иконах Казанской, Седмиозерной, Раифской и Мироносицкой» приложены изображения Пресвятыя Богородицы икон Казанской, что в Московском Казанском соборе, и Смоленской, что в Московском первоклассном Новодевичьем монастыре.

Как г. Елисеев в означенном издании описал явления икон, находящихся в Казани и Седмиозерной пустыни, а не в Москве, и как помещенные им в издании изображения не имеют никакого сходства с описанными им иконами, то Правление академии и имеет спросить г. Елисеева, почему и с какою целью им в означенном издании помещены несообразные с его описанием изображения, и что им будет сказано, представить».

Григорий Захарович только 21 января узнал про запрос архиепископа и 24 того же месяца отписывался так: «Историческое сказание о чудотворных иконах Казанской, Раифской, Седмиозерной и Мироносицкой» составлено, — говорил он, — хотя и мною, но право издания этого сочинения уступлено было мною Троице-Сергиевской Лавре казначею иеромонаху Сергию, который действительно издал его, потому я не могу сказать, почему при сочинении приложены такие, а не другие изображения, и даже почему приложены. Думаю, впрочем, что издатель сочинения о. Серий находил полезным для издания приложить изображения и, так как снять изображения, как приложенные, было ближе и доступнее для него, нежели выписывать снимки с подлинных икон из Казани, то на получение сказанных изображений в сочинении он и испросил дозволения у Московской духовной цензуры, оттого и сочинение, одобренное сначала в цензурном комитете при Казанской духовной академии, было опять рассмотрено в таковом же комитете Московской духовной академии и явилось в свет с одобрения сего последнего».

7 февраля объяснение Григория Захаровича было препровождено архиепископу Григорию⁷, и последний, кажется, им удовлетворился, так как дело снова не возбуждалось.

Намеренно или ненамеренно иерей Сергий к сказанию о казанских иконах приложил изображения московских икон, сказать трудно, но сам Григорий Захарович, как видно из ответного письма московскому протоиерею Александру Ивановичу Невоструеву, понимал всю неуместность сделанных приложений и подозревал в этих приложениях намеренное подтверждение ложного мнения москвичей о явленной Казанской иконе. Архиепископ Григорий своим проницательным взором тоже видел, что все это сделано неспроста.

Григорий Захарович нисколько не сомневался в явленности и подлинности иконы, хранившейся в Казани, и успел убедить в этом заинтересованных ученых москвичей. В конце 1851 году Григорию Захаровичу пришлось вести с московскими учеными пастырями особую переписку по вопросу о том, что хранившаяся в Казанском женском монастыре, ныне злодейски похищенная икона Божией Матери есть явленная, и опровергать ложное мнение москвичей.

В 1848 году в Москву перешли из Казанской духовной академии два сослуживца Григория Захаровича по академии: ординарный профессор философских наук Иван Алексеевич Смирнов-Платонов (с 1848 г. священник московской церкви Николая Чудотворца на столпах, затем Воскресения в Барашах), и бакалавр по кафедре патрологии с греческим языком Димитрий Иванович Кастальский (сначала преподаватель философских предметов в Вифанской семинарии, затем московский священник, а с 1877 года протоиерей московского Казанского собора — ✝ 1891 г.). Оба москвичи по академическому и семинарскому образованию, И. А. Смирнов-Платонов и Д. И. Кастальский ⁸, естественно, могли разделять общее мнение москвичей о подлинности Казанской иконы Божией Матери, находящейся в московском Казанском соборе, но не были только уверены в этом как серьезные ученые. Эти два ученых пастыря порекомендовали тогдашнему протоиерею московского Казанского собора Александру Ивановичу Невоструеву (1806-1872 г.) ⁹, занимавшемуся вопросом о подлинности Казанской иконы, находившейся в московском Казанском соборе, обратиться по этому вопросу к Григорию Захаровичу Елисееву, как человеку «одушевленному любовью к своему делу и занимавшемуся особенно историей Казанской церкви». По этой рекомендации протоиерей Невоструев 28 ноября 1851 года писал Григорию Захаровичу:

Московский список Казанской иконы Божией Матери

«Милостивый Государь, Григорий Захарович!

По поручению начальства, занимаясь составлением исторической записки о здешнем Казанском соборе, я нашел в летописях несколько указаний, приведших меня к мысли, что чествуемая у нас чудотворная икона Казанской Божией Матери есть та самая, которая явилась в Казани в 1579-м году, а у вас находится только список с нее. Знаю, что эта мысль казанцам не по сердцу и что они не легко уступят нам честь выдавать нашу икону за оригинальную: но — правда краше солнца, как говорит пословица. И если доводы, служащие основанием означенной мысли, будут отринуты по уважительным причинам, а противная ей мысль будет утверждена убедительными доказательствами, то мы, по тому же правдолюбию, по которому теперь выступаем с первою мыслию, отступим с нею назад и предоставим казанцам равно вожделенную для них и для нас честь усвоять себе или указывать в стенах своих оригинал нескольких чудо творных икон, чтимых в разных местах нашего Отечества.

Желая дойти, сколь возможно, до удовлетворительного решения по сему предмету, обращаюсь к Вам, по единодушной рекомендации бывших профессоров Казанской духовной академии, Ивана Алексеевича Смирнова-Платонова и Димитрия Ивановича Кастальского, как к человеку, «одушевленному любовию к своему делу и занимавшемуся особенно исто-риею Казанской церкви по казанским источникам», а притом известному же по печатным книжкам, весьма интересным для нашего собора, в котором прежде был придел, посвященный Гурию и Варсонофию, Казанским чудотворцам, и где доселе находится вышеупомянутая Казанская икона Богородицы. Надеюсь, что Вы, по своей ревности к духовному просвещению, не откажете мне в покорнейшей просьбе войти в исследование предмета, без сомнения, весьма близкого к Вашему сердцу и не чуждого Вашим официальным занятиям, а по правдолюбию или беспристрастию, какое свойственно профессору истории, сообщите мне точный результат Ваших изысканий.

Мысль об оригинальности нашей иконы возбуждена собственно следующими сказаниями летописцев:

1) Хронографы Лобковский и Ельнинский свидетельствуют, что патриарх Гермоген, из заточения благословляя нижегородцев на восстание против Литвы, велел им взять в полки свои чудотворную икону Казанской Богоматери, принятую им из земли на свои руки, во время ее явления (см. Москвит. 1850 г. № 21 отд. 3 стр. 6-8) ¹⁰. Завещание патриарха, бывшего прежде митрополитом Казанским, ревностного патриота, и притом мученика за веру и Русь, конечно, было обязательно для истинных сынов Отечества, нижегородских и казанских, между коими, кроме Минина и Пожарского, отличались печерский архимандрит Феодосий, Спасо-Преображенского собора протопоп Савва Евфимиев, доблестный Алябьев и дьяк Семенов. И действительно, духовенством казанским принесена была в Москву, в стан кн. Трубецкого и Заруцкого, икона Казанская, которую летописи называют чудотворною и с которою Трубецким и Заруцким, в мае 1612 г., очищен был от поляков Новодевичий монастырь.

2) Никонов летописец (ч. 8 стр. 209) говорит, что когда по расстройстве ополчения Трубецкого и Заруцкого икона Казанская, отосланная из сего ополчения обратно, принесена была духовенством в Ярославль в тот же день, в который прибыл сюда князь Пожарский с нижегородскою ратью, то сия встреча почтена была за благоприятное для последней предзнаменование, и икона оставлена при войске, а в Казань отправлен богато украшенный список с нее. Если из Казани принесена была только копия с иконы, явившейся там за 30 лет пред тем, то почему нужно было послать из Ярославля в Казань копию с копии, и притом богато украшенную, т. е. более драгоценную, нежели первая копия?

3) Известно из летописей, что Пожарский с Казанскою иконою вошел в Москву, где, по изгнании поляков в конце 1612 г. (которое вообще приписывается заступлению Божией Матери), и копия поставлена была сперва в приходской церкви князя-победителя (Введения на Лубянке), а потом перенесена в Казанский собор, построенный в память освобождения России от Литвы и в благодарность Богоматери за содействие Ее в этом великом деле.

К сим доводам можно присовокупить еще то, что находящаяся в нашем соборе Чудотворная икона древле называлась «Казанской, что на пожаре» (см. Выходы царские, под 22-м окт. 1643, 1645 и 1659-го г.), — вероятно, по первоначальному явлению ее на пожарище казанском.

Да и правдоподобно ли думать, чтобы в столь смутное время, каково было при господстве поляков в России, и для столь важной цели, как освобождение Отечества от сих врагов, была истребована и прислана от Казани в Москву копия с чудотворной иконы, а не самая сия икона?..¹¹

В заключение еще раз обращаюсь к Вашей любознательности и к Вашему правдолюбию с покорнейшею просьбою принять во внимание вышеписанные доводы и, по тщательной справке с историческими памятниками, какие имеются у Вас в виду, или находятся в Казани, удостоить меня сколь возможно удовлетворительным ответом.

С истинным к Вам почитанием, честь имею быть Вашим, Милостивый Государь, покорнейшим слугою Казанского собора протоиерей Александр Невоструев.

Р.S. Адрес мой: «Казанского собора протоиерею Александру Иванов. Невоструеву, в приходе Воскресения на Овражке, в доме Казан. собора, в Москве»».

Григорий Захарович, лично заинтересованный вопросом, не замедлил ответом. 15 декабря он писал:

«Ваше Высокоблагословение, Милостивый Государь, Александр Иванович!

В начале текущего месяца Вы почтили меня письмом, в котором, изъяснив Ваше мнение о том, что икона Божией Матери, находящаяся в Казанском девичьем монастыре, не есть явленная, а только список с явленной, что подлинная явленная икона хранится в московском Казанском соборе, просили меня заняться ближайшим рассмотрением этого предмета и сообщить Вам о результатах моих изысканий откровенно и беспристрастно. Исполняя Ваше желание, имею честь объяснить Вам, что разобрав и сообразив имеющиеся у меня под руками документы по сказанному предмету, я дошел до того же убеждения, какое имел всегда, т. е. что подлинная явленная икона Казанской Б. Матери хранится в девичьем Казанском монастыре, а не в московском Казанском соборе. Вот мои доказательства:

1) Летописи говорят, что в Москву послана не подлинная явленная икона Божией Матери, а список с нее. Так говорится в летописи Никоновой Т. VIII стр. 167: «принесоша из Казани образ пречистые Богородицы, список с казанские иконы» и проч. То же говорится и в летописи о мятежах стр. 225: «принесоша из Казани образ пречистые Богородицы, списанной с казанские». Мы не имеем никакого права не доверять этим показаниям летописей, тем более, что есть основание думать, что эти показания рассказаны в летописи очевидцем, или внесены в нее со слов очевидца (слич. Никон. лет. том. VIII. стр. 167).

2) Голос народный или, лучше сказать, предание народное всегда признавало и признает здешнюю икону за чудотворную. Я знаю, что за чудотворную признается и хранящаяся в московском Казанском соборе икона. Но если мы допустим, что последняя икона и не явленная, все-таки будет основание признавать ее чудотворною; так как она показала свое чудодействие при очищении Москвы от поляков; — между тем как, если предположим, что находящаяся в Казани икона есть только список с чудотворной, то уже не останется никакого основания почитать ее чудотворной, и народное предание надобно будет признать совершенно лживым. А оно едва ли когда бывает таково относительно подобных предметов.

3) Предание о том, что здешний образ Казанской Б. Матери чудотворный, не ново. Спустя 15 каких-нибудь лет после основания Казанского московского собора оно говорило то же самое, что и теперь. Между актами археографической Экспедиции, содержащимися в IV т., есть один (№ 323, стр. 482-483), в котором рассказывается следующее: «в 1647 году в мае в Суздальском уезде в пустоши Осовицах явил­ся низовой крестьянин Авксентий Васильев с иконою Казан­ской Божией Матери и поставил эту икону в часовне означен­ной пустоши. От иконы начали являться чудотворения, и слух о пришельце дошел до архие­пископа Суздальского Серапиона. Призванный к допросу пред архиепископа, крестьянин объ­яснил ему, что был он целый год болен ногами и левой ру­кой и в болезни обещался идти в Казань помолиться Пречистой Богородице, отчего почувство­вал облегчение; прибыв же в Ка­зань, он получил и совершен­ное исцеление от иконы Казан­ской Божией Матери; что потом икона Казанской Божией Мате­ри явилась ему во сне и велела идти за Волгу на Лебедино озе­ро и труждатися в той пустыни» и т. д. Если бы показания кре­стьянина относительно его ис­целения от иконы Казанской Бо­жией Матери, а также и относи­тельно явления ему во сне этой иконы были ложны, все-таки остается несомненным, что он признавал образ Казанской Бо­жией Матери, находящийся в Казани, чудотворным и сле­довал в этом, конечно, обще­му мнению. А так как неизвест­но, чтобы между годами 1612 и 1647 какая-нибудь другая ико­на Божией Матери прославилась в Казани своими чудотворения­ми, то и необходимо допустить, что явленная икона Казан­ской Божией Матери, обретен­ная в 1579 году, была в 1647 го­ду в Казани, здесь же, следова­тельно, находится и в настоящее время. Этих оснований, по мое­му мнению, достаточно для того, чтобы убедиться, что явленная икона Казанской Божией Мате­ри хранится не в Москве, а в Ка­занском девичьем монастыре.

Теперь обращаюсь к соображе­ниям, по которым Вы не хотите признать здешнюю икону Божи­ей Матери явленною.

Вы пишете: «Хронографы Лобковский и Ельнинский свиде­тельствуют, что патриарх Гермо­ген, из заточения благословляя нижегородцев на восстание про­тив Литвы, велел им взять в пол­ки свои чудотворную икону Казанския Богоматери, принятую им из земли на свои руки во вре­мя ее явления. И это завеща­ние, — говорите Вы, — не мог­ло быть не исполнено истинны­ми сынами отечества, и действи­тельно духовенством казанским принесена была в Москву, в стан князя Трубецкого и Заруцкого, икона Казанская, кото­рую летописи называют чудо­творною и с которою Трубецким и Заруцким, в мае 1612 г., очи­щен был от поляков Новодеви­чий монастырь». «Да правдоподобно ли думать, — присово­купляете Вы, — чтобы в столь смутное время, каково было при господстве поляков в Рос­сии, и для столь важной цели, как освобождение отечества от сих врагов, была истребова­на и прислана из Казани в Моск­ву копия с чудотворной иконы, а не самая сия икона?» По моему мнению: а) завещание патриарха Гермогена может иметь и не тот смысл, который Вы ему припи­сываете. Если патриарх Гермоген воспринял от земли Казанскую явленную икону Божией Матери, то поэтому самому в переносном смысле и список с этой иконы может быть назван воспринятым им же, точно так же, как, смот­ря на портрет Вашего крестника, Вы можете сказать: «вот тот, ко­торого воспринял я от купели», хотя это будет не он сам, а толь­ко портрет его. Но, b) если прида­дим завещанию Гермогена и тот смысл, какой придаете ему Вы, и допустим, что истинные сыны употребили все возможные уси­лия исполнить последнюю волю патриарха, все-таки могло слу­читься, что завещание его оста­лось неисполненным. Известно, в каком расстроенном состоянии находилось тогда государство, как мало города повиновались определениям Москвы. Особен­но это должно сказать о Казани, которая при общем желании дру­гих городов очистить Московское государство от поляков, согрева­ла свои думы. «В то время бывшу в Казани дьяку Никонору Шуль­гину и мысляше себе неблаг со­вет, тому радовашеся, что Моск­ва за Литвою. Ему же хотящу в Казани властвовати» (Ник. лет. т. ѴІІІ, стр. 177). «Когда казан­ские по приказу Никонора Шуль­гина и приидоша до Ярославля, то и тогда назад поидоша, нико­торые помощи не учиниша, лише многую пакость земле содеяша и идучи назад; немногие же ка­занцы осташася — голова Лукьян Мясной, да с ним 20 человек кня­зей и мурз, да дворян 30 чело­век, да голова стрелецкой Посник Неелов, да с ним 100 человек стрельцов, и быша под Москвою до взятия московскаго, и приидоша в Казань, многия беды и напасти от Никонора претерпеша, Лукьяна Мяснова, Посника Неелова едва в тюрьме не умориша» (Ник. лет. т. VIII, стр. 182). Да­же когда совершенно избран был царем Михаил Феодорович и все города с радостью присягнули ему, «приидоша в Арзамас, в Ар­замасе же бывшу в те поры вору Никонору Шульгину со всею ка­занскою ратью и начаша приво­дить ко кресту; тако же Никонор хотяше по-прежнему воровати, не нача креста целовати» и проч. (Ник. лет. т. VIII, стр. 204). При та­ких отношениях Казани к Моск­ве, когда Казань вовсе не жела­ла очищения Москвы от поляков и имела свои виды в общих сму­тах, очень могло статься, что ка­занцы и не исполнили завеща­ния Патриарха Гермогена. Таким образом то, что представляет­ся неправдоподобным в настоя­щее время, очень правдоподоб­но по тогдашним отношени­ям, по расстройству государства; с) название иконы, принесенной из Казани в Москву, чудотвор­ною в летописях я не встречаю, — они называют ее, напротив, списком с Казанской. Говорится об этой иконе, как о чудотворной, уже после того, как она показа­ла свое чудодействие при очищении Новодевичьего монастыря (см. Ник. лет. т. VIII, стр. 208).

Далее, Вы пишете: «Никонов летописец (ч. 8, стр. 209) гово­рит, что когда по расстройстве ополчения Трубецкого и Заруцкого икона Казанская, отослан­ная из сего ополчения обратно, принесена была духовенством в Ярославль в тот же день, в ко­торый прибыл сюда князь По­жарский с нижегородскою ра­тью, то сия встреча почтена бы­ла за благоприятное для послед­ней предзнаменование, и икона оставлена при войске, а в Казань отправлен богато украшенный список с нее. Если, — заключаете Вы, — из Казани принесена бы­ла только копия с иконы, явив­шейся там за 30 лет пред тем, то почему нужно было послать из Ярославля в Казань копию с копии и притом богато укра­шенную, т. е. более драгоценную, нежели первая копия?»

— Так нужно было сделать, от­вечаю я, потому, что копия эта прислана была из Казани и при­надлежала Казани. Оставляя ее у себя навсегда, нижегородское ополчение, естественно, долж­но было чем-нибудь вознаградить казанцев. Заметим к то­му же, что копия эта была уже не простая, но оказавшая чудо­действие при очищении Ново­девичьего монастыря от поляков, которая, следственно, по этому самому делалась драгоценною для нижегородского ополче­ния, шедшего на бранные подви­ги, и которая по тому же самому, как икона чудотворная, делалась драгоценною и для казанцев. Удерживая у себя копию, при­сланную из Казани, копию, сделавшуюся чудотворною, и посы­лая в Казань простую, обыкно­венную копию, не должно ли было нижегородское ополче­ние богато украсить последнюю сколько возможно лучше, чтобы этим, по крайней мере, вознагра­дить то, что теряли казанцы в ко­пии, удержанной нижегородским ополчением?

Говорите Вы еще: «Двукратное спасение Казани от смертонос­ной язвы, в половине 17 в. и око­ло конца 18 в., коим этот город обязан единственно чудотворной иконе Седмиозерной, прославив­шейся вскоре по воцарении Михаила Феодоровича и чествуе­мой у Вас в память первого спа­сения торжественным крестным ходом, не указывает ли на отсут­ствие из вашего города чудотвор­ной иконы Богородицы, явив­шейся в 1579 году?» — Нисколь­ко не указывает, по моему мне­нию ¹². Никто не будет отвергать, что во время первого и второго морового поветрия, о которых го­ворите Вы, были в Казани мощи свт. Гурия и свт. Варсонофия, бы­ли в городах и окрестностях ка­занских — чудотворная икона Преподобного Сергия в Свияжске, чудотворная явленная икона в пустыни Мироносицкой. Поче­му же, спрашивается, ни к одной из этих святынь, хотя все они благоговейно чтутся в Казани, не обратились казанцы с проше­нием о помощи против постиг­шего их бедствия? — Потому, что в бедствиях народных прибе­гают с мольбою к известным свя­тым, известным иконам не само­произвольно, а по указанию Бо­жественному. В Москве много было чудотворных мощей и икон в Смутное время, но Москва обратилась с мольбою о помощи к иконе Казанской Божией Мате­ри. Почему? Потому, что эту ико­ну завещал взять нижегородцам в полки свои патриарх Гермо­ген, а в этом завещании патриарха видели волю Божию. Так точ­но и в Казани во время бывшей смертоносной язвы обратились с мольбою о помощи к иконе Бо­жией Матери Смоленской, нахо­дящейся в Седмиозерной пусты­ни, потому что эта икона указа­на была московским гостем Шо­риным, в голосе которого видели высшее указание¹³.

Наконец, Вы находите веро­ятным, что самое название вашей иконы, присвоенное ей из­древле «Казанская, что на пожа­ре», как именуется она в выходах царей, дано ей по первоначаль­ному явлению на пожарище казанском. Так как такого назва­ния явленной иконе Казанской Божией Матери здесь в Каза­ни никогда не придавалось, а да­но оно в Москве; то мне кажется вероятнее предполагать, что ва­ша икона получила название от каких-нибудь местных обстоя­тельств, бывших в самой Москве. Притом иконе ли усвояется это название? — Г. Строев в своих объяснениях к выходам царей приписывает это название пло­щади. Это, я думаю, и вероятнее, потому что, если бы икона Казан­ской Божией Матери отличалась этим характеристическим назва­нием, то такое название посто­янно бы придавалось ей. Между тем как в выходах царей назва­ние «что на пожаре» придано ва­шей иконе всего три раза.

В заключение письма моего я должен упомянуть Вам об од­ном обстоятельстве, которое за­ставляло обращаться ко мне с тем же вопросом, который предложили Вы мне в Вашем письме. В конце 1849 г. вышла в свет в Москве книжка под на­званием: «Краткое историческое сказание о чудотворных иконах Казанской, Седмиозерной, Раифской и Мироносицкой». Изда­тель этой книжки счел нужным приложить к ней изображе­ния Божией Матери Казанской и Смоленской. Но, вероятно, за­трудняясь приобресть в ско­ром времени снимки с икон Ка­занской Божией Матери, на­ходящейся в Казанском деви­чьем монастыре, и Смоленской в Седмиозерной пустыни, при­ложил вместо их снимки с дру­гих икон, которые по месту его жительства были для него бли­же и доступнее, именно с ико­ны Казанской Божией Матери, что в Казанском московском соборе, и с иконы Смолен­ской Божией Матери, что в мо­сковском первоклассном Ново­девичьем монастыре. Издатель не объяснил при этом ни то­го, что он сделал это по свое­му желанию, без согласия авто­ра, ни того, почему вздумалось ему поместить в книжке, в ко­торой описываются чудотвор­ные иконы казанские, а не московские, несообразные с опи­санием изображения. Потому естественно, что по мере рас­пространения этой книжки в публике, в некоторых возник­ла мысль: не потому ли поме­щено в ней изображение Казан­ской Божией Матери, которое находится в Московском казан­ском соборе, что автор почита­ет именно эту икону явленною, а не ту, которая хранится в Ка­занском девичьем монастыре. Если и Вам приходила подобная мысль при чтении упомянутой книжки, то почитаю долгом по­вторить Вам то же, что говорил и другим, т.е. что изображения при книжке приложены изда­телем без моего ведома и согла­сия, что сам я всегда был впол­не убежден, что явленная икона Казанской Божией Матери на­ходится не в московском Казан­ском соборе, а в Казанском де­вичьем монастыре в Казани.

Казань 15 декабря 1851 года».

Письмо Григория Захарови­ча к протоиерею А. И. Невоструеву в собственноручной его копии, слу­чайно уцелевшее до сего вре­мени в библиотеке Казанской духовной академии, по предло­жению бывшего ректора акаде­мии Иоанна, впоследствии епи­скопа Смоленского, было напечатано в форме статьи-анонима в журнале «Православный собе­седник» за 1858 г. ч. III. В пись­ме, при переделке его в статью, сделаны самые ничтожные из­менения, о чем можно заклю­чать из сопоставления вышеприведенного письма с журнальной статьей.

После ответа Григория Заха­ровича москвичи уже не подни­мали ученого спора о подлинно­сти и явленности Казанской ико­ны Божией Матери, хранящейся в Москве, и согласились, что яв­ленная икона, теперь похищенная, хранилась тогда в Казани.

Протоиерей московского Ка­занского собора Димитрий Ива­нович Кастальский, один из уче­ных совопросников Григория За­харовича, скончавшийся в 1891 году, пред смертью издал «Сказание о чудотворной Казанской иконе Божией Матери» (Москва 1889 г., второе изд. 1892 г.). В своем изда­нии он называет казанскую ико­ну первообразом московской.

Когда священники Введенско­го храма, куда князь Пожарский поставил икону, донесли царю Михаилу Феодоровичу о чуде­сах, бывших от иконы Казанской Богородицы, говорит протоиерей Кастальский на основании Никоновской летописи, то «благо­честивый царь, возымев, вместе со своею матерью, великою ста­рицею инокинею Марфою, осо­бенную веру к сему образу, по­велел чествовать оный в Москве дважды в год, совершая крестные ходы 8 июля, в день явления пер­вообраза ¹⁴ этой (т. е. московской) в Казани, и 22 октября в память очищения Москвы от врагов». Ясно, что первообразом или яв­ленной Казанской иконой Божи­ей Матери ученым протоиереем здесь признается хранившаяся в Казани, а не московская. Князь Пожарский, украсивши ико­ну дорогой ризой, вскоре (около 1635 г.) построил для нее и осо­бую церковь. Московский Казан­ский собор, на углу Никольской улицы и Красной площади, в ви­ду Лобного места, где происходи­ло чествование святыни в 1613 году. Здесь поставлен образ, быв­ший несколько лет в Введенской церкви. Чудотворная сила, дан­ная этому образу, с того времени и доныне привлекает верующих в московский Казанский собор, и беспрерывная повесть о совер­шающихся в нем, пред образом Казанской Божией Матери, чуде­сах также известна всем благо­честивым обитателям Москвы и многочисленным ее посетите­лям» ¹⁵. Признавая таким образом московскую Казанскую икону Бо­жией Матери несомненно чу­дотворной, покойный протоие­рей Д. И. Кастальский не считал ее явленною в Казани в 1579 году, а только списком с казанского первообраза и не допускал, что­бы московская икона была пере­несена в Петербург.

Когда уже вполне выяснил­ся вопрос о подлинности явлен­ной иконы Божией Матери, хра­нящейся в Казани, а не в Моск­ве, по какому-то недоразумению за подлинную явленную Казан­скую икону Божией Матери счи­тали и продолжают считать чу­дотворную икону, находящуюся ныне в санкт-петербургском Ка­занском соборе.

Это ошибочное литературное, хотя и весьма распространен­ное мнение, должно было давно уступить другому мнению, име­ющему за собою несомненные архивные данные и потому бо­лее основательному, что петербургская икона написана и укра­шена по обещанию царицы Па­раскевы Феодоровны, вдовы царя Иоанна Алексеевича, брата Пет­ра I, скончавшегося 13 октября 1723 года; следовательно, и эта икона не подлинная явленная Казанская икона Божией Матери.

Между тем священник одной из московских церквей, о. Н. Ро­манский, в своем слове, 8 июля, в день праздника явления Казан­ской иконы Богоматери, ни сло­вом не обмолвившись о великом казанском и всероссийском го­ре — святотатственном похище­нии явленной иконы, продолжа­ет вводить в заблуждение слуша­телей и читателей его слова, го­воря, что икона Божией Матери, явившаяся в Казани, населенной магометанами и язычниками, в начале XVII в. была перенесена в Москву, а отсюда по повелению Петра I в Петербург, где пребы­ваете и ныне¹⁶.

С какой иконой Богородицы Казанской была освобождена Москва в 1612 году

Ведь сказания о явлении Ка­занской иконы Божией Матери с ошибочным мнением о перене­сении явленной иконы из Каза­ни чрез Москву в Петербург от­носятся ко времени не ранее 30-х гг. только что истекшего XIX сто­летия¹⁷. С конца 30-х годов то­го же столетия это мнение, уже как исторический факт, стало вхо­дить в разные издания по исто­рии Петербурга, а в конце 60-х годов вошло в упомянутое выше «Сказание о чудотворно явлен­ной Казанской иконе Божией Ма­тери с кратким описанием санк­т-петербургского Казанского со­бора» издания 1867 года и во II отд. 1-го выпуска «Историко-стати­стических сведений о Санкт-Пе­тербургской епархии», изданного в 1869 году особым ученым комите­том во главе с епископом Ладож­ским Павлом, впоследствии ар­хиепископом Казанским. Здесь в описании святынь и достопри­мечательностей санкт-петербург­ского Казанского собора о мест­ной и храмовой иконе Божией Матери положительно сказано, что эта, явленная и чудотвор­ная икона Казанской Божией Ма­тери, явилась в Казани в 1579 году и пребывала там только до на­шествия поляков на отечество в 1612 году. В 1710 году священный па­мятник и свидетель изгнания по­ляков из Москвы и восшествия дома Романовых на царский пре­стол — их семейный чудотворный образ Казанской Богомате­ри — по повелению Императо­ра Петра I перенесен из Москвы в Санкт-Петербург, в освящение новой, на берегах Невы, столи­цы»¹⁸. Понятно, что так автори­тетно выраженное ошибочное мнение и без всякой ученой кри­тики выдаваемое за факт в столь серьезном издании, долго еще бу­дет вводить в заблуждение очень многих относительно подлин­ности Казанской иконы Божией Матери, находящейся в санкт-пе­тербургском Казанском соборе. Описателям последнего, очевид­но, не был известен основатель­ный взгляд Григория Захарови­ча, опровергавший ложное мне­ние москвичей, на подлинность их иконы. Письмом Г.3. сам собой разрешался вопрос и о санкт-петербургской чудотворной Ка­занской иконе Божией Матери.

Впрочем, А.А. Завьяловым ны­не уже высказано авторитет­ное мнение относительно петер­бургской иконы в специальном его исследовании: «Чудотвор­ная икона Казанская Божией Ма­тери в Санкт-Петербурге»¹⁹. Почтенный исследователь впол­не соглашается с мнением Гри­гория Захаровича о явленной Казанской иконе Божией Мате­ри, хранившейся в Казани до свя­тотатственного похищения ее, но не отрицает и того, что ца­ри из дома Романовых почита­ли московскую чудотворную Ка­занскую икону за свою особую покровительницу и всегда отно­сились к ней, как к своей семемной святыне. Поэтому нет ни­чего удивительного, если импе­ратор Петр Великий, сын царя Алексея Михайловича, особен­но благоговевшего пред чудо­творной иконой, в своих посто­янных походах имеет при себе список Казанской иконы. Что ка­сается того, что будто Петр Ве­ликий взял из Москвы чудотвор­ную Казанскую икону и перенес ее в Петербург, как утверждают некоторые сказания, то, пишет Алексей Александрович Завья­лов, это обстоятельство слиш­ком важно, и о нем не молча­ли бы свидетельства современ­ников Петра, между тем ни один из них не говорит о сем ни сло­ва²⁰. Позднейшие свидетельства о том, что взятая из Москвы чу­дотворная икона в 1710 году постав­лена была первоначально в цен­тре Петербурга, на Петербург­ской стороне в Посадской улице старого гостиного двора в полотняной церкви, устроенной в ча­совне, ни на чем не основаны и не согласны ни с хронологией, ни с историческими архивными данными о постройке Казанской часовни и церкви, в которых буд­то бы первоначально поставлена была икона²¹.

Петербургский список Казанской иконы Божией Матери

Казанская часовня близ старо­го гостиного двора в Петербурге, где находилась икона Казанской Божией Матери, была построе­на еще до указа 1707 года, запре­щавшего постройку часовен во­обще. Хранившаяся в ней икона, вернее всего, была принесена мо­сковскими торговыми людьми. Эти торговые люди впоследствии вошли в состав прихожан Рожде­ственской церкви, построенной на берегу Невки на Большой По­садской улице. Сюда перенесена была из часовни икона, от кото­рой самая часовня приняла свое имя Казанской. Но не этой ико­не суждено было сделаться зна­менитой святынею новой столи­цы. В первой четверти ХѴІІІ века в Петербурге не было всеми чти­мой чудотворной Казанской ико­ны, принесенной из Москвы. Это можно заключать из того, что си­нодальный указ от 21 февра­ля 1722 года об отобрании чудо­творных икон в соборные церкви и монастыри не видно, чтобы коснулся Петербурга.

В 20-х годах ХѴІІІ столетия в приходе церкви Рождества Богородицы находились присут­ственные места, начиная с ма­занковых построек Сената. Среди прихожан — служилых людей — также был устроен образ Казан­ской Божией Матери, который взят был в 1720 году Феодосием, архиепископом Новгородским, «незнамо чего ради» и поставлен тот образ «явления Казанской Пресвятой Богородицы» в Троиц­ком санкт-петербургском соборе, где он оставался до 1727 г. Же­лая возвратить образ, духовен­ство и прихожане Рождество-Богородицкой церкви доноси­ли Св. Синоду, что «тот образ яв­ления Казанской Пресвятыя Бо­городицы по обещанию вновь написан и украшен достоблаженныя памяти от благоверныя великия государыни царицы и великия княжны Параскевии Феодоровны и от нас не малым иждивением». В Синоде навели справки, не по царскому ли ука­зу икона взята в Троицкий собор. Справки оказались в пользу про­сителей; икона 2 марта 1727 г. была возвращена в церковь Ро­ждества Пресвятой Богородицы²².

Можно предполагать, что пере­несение образа явления Казан­ской Пресвятой Богородицы из приходской церкви в Троиц­кий собор предварило синодальный указ 1722 года. 21 февраля, и, следовательно, икона тогда осо­бо почиталась. Но это нисколь­ко не ослабляет мысли, что она, как икона позднейшего проис­хождения, не может считать­ся за казанскую икону, чудесно явившуюся в 1579 году.

Икона Прасковьи Феодоровны особо чтимою в Петербурге сде­лалась с конца 1727 года, когда да­но было синодальное разреше­ние (20 декабря) «входить с оным образом в дома приходских лю­дей для моления, когда кто вос­требует по обещанию к боля­щим» ²³. А. А. Завьялов, основы­ваясь на синодальном разреше­нии, считает 1727-й год за начало признания Петербургской иконы чудотворною, хотя в семействе царицы Прасковьи Феодоровны и, по смерти ее, у болезненной ее дочери Прасковьи Иоанновны икона раньше пользовалась осо­бым уважением, но лишь в каче­стве семейной святыни.

При первом своем пребыва­нии в Санкт-Петербурге (1708-­1711 гг.) Прасковья Феодоровна жила в приходе будущей Рождество-Богородицкой церкви, ку­да естественно было поступить ее семейной иконе. Другая дочь Прасковьи Феодоровны, Анна Иоанновна, построила для про­славленной иконы вместо вет­хого на Петербургском остро­ве новый храм на Невском Про­спекте²⁴, тоже во имя Рожде­ства Богородицы. Храм освящен 13 июня 1737 года в присутствии Анны Иоанновны. Икона Казан­ской Божией Матери была принесена сюда накануне из летнего дворца в новой богатой ризе, сде­ланной по приказанию импера­трицы. Прежняя, крайне ветхая, Рождество-Богородицкая церковь годом раньше была прикрыта в виду опасности при возможном ее разрушении.

Новая церковь сделалась при­дворною и самое изнесение ико­ны из нее поставлено под наблю­дение чинов придворной конто­ры; при этом икона выносилась по прошениям только «в знатные домы для молебствия». Очевид­но, царскую икону, пользовавшу­юся уже всеобщим уважением, стеснялись выносить в дома всех просителей.

Со времени Елизаветы Петров­ны церковь Рождества Богороди­цы стала прямо именоваться Ка­занским собором, по уважению к его главной святыне. С 1743 года стали совершаться крестные ходы 30 августа в Александро-Невскую Лавру с чудотворной иконой, в ко­торых участвовали иногда Елизавета Петровна и Екатерина ІІ, шествуя за чудотворной иконой.

6 апреля 1744 года Синод отменил запрещение об изношении икон из церквей в дома обывателей, после чего Казанская икона сде­лалась особо чтимою святынею всех жителей Петербурга. Импе­ратор Павел Петрович прославил ее устроением в честь ее величе­ственного Казанского собора, рядом с церковью Рождества Бого­родицы, на Невском проспекте. Александр I докончил постройку собора, а Николай Павлович при­казал употребить на устройство в соборе серебряного иконостаса серебро (ок. 38 пуд.), принесенное в дар Казанскому собору донски­ми казаками еще в 1812 году. В этом соборе ныне находится глубоко­чтимая жителями Петербурга чудотворная Казанская икона Божи­ей Матери²⁵.

Беспристрастное исследование А.А. Завьялова о петербургской иконе убедительно для того, что­бы согласиться с основной мыс­лью автора, что чудотворная Ка­занская икона Божией Матери, находящаяся в санкт-петербург­ском Казанском соборе, написа­на и первоначально украшена Прасковьею Феодоровной, по обе­щанию, а не чудесно явившаяся в Казани в 1579 году.

Знаток церковной старины Санкт-Петербурга придворный протоиерей В. Жмакин называ­ет это мнение «имеющим за со­бою архивные данные и потому более основательным, чем более распространенное и утвердивше­еся мнение, что икона, находя­щаяся в санкт-петербургском Ка­занском соборе, есть подлинная явленная, чудотворно явившая­ся в Казани в 1579 году, в Смутное время (1612-1613 гг.) перенесен­ная в Москву, и отсюда в 1710 году по повелению Петра I перенесен­ная в Петербург и помещенная сначала в часовне, а потом в хра­ме Рождества Богородицы на Пе­тербургской стороне, а затем по­ставленная в новоустроенном храме Рождества Богородицы на Невском проспекте»²⁶.

В дополнение ко всему сказан­ному о подлинности явленной Казанской иконы Божией Ма­тери, похищенной из Казанско­го женского монастыря, и о том, что в Москве и Петербурге на­ходятся только чудотворные списки с нее, даже не точные, необходимо сказать следующее.

Посещение Казанско-Богородицкого монастыря высочайшими особами

В один из списков сказания митрополита Гермогена о Ка­занской иконе внесена запись, от 1 июня 1798 года, о закладке нового соборного каменного хра­ма в Казанском женском мона­стыре в присутствии императора Павла Петровича с наследни­ком Александром Павловичем и великим князем Константи­ном Павловичем 1798 г. 30 мая, на память преподобного отца Исаакия Далматского. В этой за­писи мы, между прочим, читаем: «По отпусте святой литургии, ко­торую Его Императорское Вели­чество и Их Императорские Вы­сочества благоизволили слушать в теплой соборной церкви Ро­ждества Пресвятыя Богородицы со родичной иконы, шествовали с преосвященным архиеписко­пом, властьми духовными и гра­жданскими к месту святого пре­стола» ²⁸. Из приведенной записи ясно видно, что в конце XVIII в. явленной Казанской иконой Бо­жией Матери считалась бывшая в Казанском женском монастыре. Тот самый император, который устроил величественный собор в Петербурге в честь петербург­ской Казанской иконы, воздал подобающее уважение первооб­разу, присутствуя на закладке но­вого холодного храма во имя яв­ления чудотворного образа Ка­занской Божией Матери в Казан­ском женском монастыре.

Наконец, всматриваясь в изоб­ражения казанской, московской и санкт-петербургской чудо­творных икон, легко убедить­ся, что ни одну из них нельзя назвать точным списком с дру­гой. Особенно отлична санкт-пе­тербургская икона, которую даже неопытный глаз художника-иконописца отнесет к XVIII в.

На иконе, похищенной из Ка­занского женского монасты­ря, Божия Матерь изображена с преклоненною главою к Боже­ственному Младенцу. Изображе­ние Богоматери — так называе­мое, грудное, а потому не изоб­ражено ни одной руки Ее. Бого­младенец представлен стоящим, по одежде препоясанным и с дес­ницею несколько отклоненною в правую сторону, благослов­ляющим с перстосложением древним, близким к двуперстию, причем благословляющая рука пред грудью и нижнею частью шеи Богоматери. Глава Бого­матери с круглым ликом скло­нилась почти к самой главе Бого­младенца с волосами без пробо­ра. Лик Богомладенца обращен к молящимся совершенно пря­мо. Икона письма древнегрече­ского, цвета темного; величина ее в ширину — 5 вершков, в дли­ну — 6 вершков.

На московской иконе изобра­жение также грудное. Глава Бого­матери с продолговатым лицом мало склонена к Богомладенцу и далеко не доходит до Его гла­вы. Благословляющая десница уже с совершенно правильным именословным благословени­ем, в стороне от шеи и груди Бо­гоматери. Вообще обе фигуры бо­лее выпрямлены и отклонены одна от другой. Волосы на голо­ве Богомладенца имеют пробор справа налево; глава несколько обращена к Богоматери. По всему видно, что письмо московской иконы новее и даже, как будто, не греческое; величина иконы в длину — 6%, в ширину — 5% вершков.

Первоявленный образ и чудотворные списки: экскурс в иконографию

На петербургской иконе изоб­ражение Божией Матери ме­нее чем поясное, высокой худо­жественной кисти. Богоматерь на левой руке (руки не вид­но ни на казанской, ни на мо­сковской иконах) держит Бого­младенца, Которого десница со сложенными перстами при­поднята для благословения; раз­мер иконы — 13. У вершков в длину и 12 вершков в шири­ну. Самое письмо и размер пе­тербургской иконы говорят за то, что она — список не с иконы, на­ходившейся в Казани, а с ико­ны, вероятно, московской, взятой за оригинал, быть может, по ука­занию Прасковьи Феодоровны²⁹.

Итак, древнее всех — Ка­занская икона Божией Мате­ри, святотатственно похищенная из Казанского женского мона­стыря; она чудотворно явленная; все существующие иконы, не ис­ключая московской и петербург­ской, — позднейшие и даже дале­ко не точные списки с нее. И те­перь этот первообраз похищен. Горе постигло не одну Казань, но и всю Россию.

Общерусская гражданская скорбь, взволновавшая русскую душу при вести о похищении Ка­занской святыни, для казанцев усугубляется своей интимною, внутреннею скорбью. Сколько ни­кому не известных, никем не со­считанных скорбных и благого­вейных слез пролито православ­ным людом Казанского края, осо­бенно жителями Казани, пред похищенным ликом Богоматери. И горе, и тоска, и радость, и уны­ние — все влекло со слезами бо­гобоязненный народ к пречи­стому образу. И сколько утеше­ний, сколько радости получали все страждущие у великой свя­тыни, взывая: «Радуйся, Заступ­нице Усердная рода христианско­го», — и облегчая свою скорб­ную душу в воззвании: «Пресвятая Богородица, спаси нас». Заступни­ца усердная, Мати Господа Выш­няго о спасении всех молила Сы­на Своего Христа Бога нашего и защищала всех прибегающих под Ее покров в напастях, скорбях и болезнях. И рано утром, и позд­но вечером казанцы притека­ли к чудотворному образу Бого­матери. К нему шли и торгующий, и купующий, и русский, и ино­родец, испрашивая благослове­ния на свои предприятия. Вме­сте с трудовыми свечами пред образом Богоматери горели мо­литвы взволнованных душ, при­текающих к Помощнице и За­ступнице. Теперь нет этой святы­ни, с которой Казань так сжилась и так сроднилась. Злой тать при­шел «в нощи» не молиться, а гра­бить святыню и отнимать у казан­цев их общую Матерь-Заступницу. Осиротелый храм Казанского жен­ского монастыря — это образ оси­ротелой Казани.